Дойти до ада

Заметив любопытный взгляд, сытый глянул так, что Климов приказал себе в угол больше не смотреть. Не стоит напрашиваться на неприятности. Лучше задрать голову и посчитать плафоны на потолке. Огромные блестящие светильники напомнили о кабинете стоматолога и о неожиданно разболевшемся зубе. Он понимал, что идти к врачу все равно придется и от бормашины не убежишь, но боли сейчас не было, а там еще посмотрим!

Белокурая официантка выставила перед Климовым тарелку с гуляшом и, улыбаясь, спросила, будет ли он кашу? Неизвестно почему, Климов ответил «нет». Тогда она нахмурилась и посоветовала больше есть.

— А то вас дома не узнают.

По ее разумению, мужчины должны были питаться основательно, чтоб женщины на них не обижались. Она и хмурилась лишь для того, чтоб тут же улыбнуться. Идеальная улыбка.

— Тогда: две курицы, три каши и четырнадцать оладий.

— Вы серьезно? — удивилась белокурая, округлив глаза.

— Совершенно.

— Подождите.

В ее ответе прозвучала благодарность. Так надоедает день за днем разъяснять особенно дотошным, почему у пива запах тины, а цыпленок табака по вкусу как минтай, и то мороженый. Не говоря уже о салфетках на столах, которых нет.

Пятеро еще сидели за столиком в углу и о чем-то говорили.

Климов отвернулся, делая вид, что они его совершенно не интересуют.

Заботливость официантки, пожелавшей, чтобы женщины всегда были довольны, усилила в нем чувство близкого родства и с Ключеводском, и с его людьми. Ему вообще показалось, что у людей здесь были кроткие, наивные и жизнерадостные мысли. Хотелось, чтобы это было так. Он вспомнил город летним, в зелени деревьев и в цветах, услышал щебет птиц, и тайное родство со всем прекрасным в мире подсказывало, что люди здесь добры.

Умяв заказанные блюда, он выпил три стакана компота и с благодарным чувством любви и добра оставил на столе лишние деньги. На чай.

5

Смерть утомляла.

Климов смотрел на лицо бабы Фроси, на воздух, чуть колеблющийся тихоструйным пламенем свечи, и с горьким чувством сопричастности к сгоревшей жизни ловил себя на мысли, что созерцание чужой смерти — это не что иное, как неясное желание убить свои проблемы, уйти от самого себя, от сволочной действительности, изматывающей любого человека. Ведь не зря же у гроба происходит странная метаморфоза: даже красивые лица становятся тусклыми и невыразительными. Как будто бы в них отражается тоска от невозможности заглянуть туда, откуда нет исхода.

Климов почувствовал, как снова заныл зуб. Подперев щеку ладонью, он печально подумал, что еще одну бессонную ночь вряд ли вытерпит, а поэтому надо заранее принять пару таблеток анальгина. Климов встал со стула, и тут услышал хрипловатый бас Петра:

— Ну что, Ириша, не приехал дядя Юра?

— Приехал, там сидит, — услышал Климов голос девочки и вышел в коридор.

— Здорово, брат.

— Здорово.

Последний раз они встречались, если память Климову не изменяла, восемь лет назад — как летит время! — да и то случайно, на вокзале в Сочи. Оказалось, рядом отдыхали семьями, только Петр дикарем, а Климов в санатории. Годы совершенно не сказались ни на внешности Петра, ни на его характере. Все тот же богатырский разворот в плечах, порывистость, открытость. Он был на голову выше Климова, хотя и того Бог ростом не обделил. Темно-серая куртка-«канадка» с капюшоном делала его еще внушительней. Большие залысины зрительно увеличивали лоб, а прямые, с легким разлетом брови как бы подчеркивали выразительность голубых глаз. Мозолистая рука Петра мощно захватила ладонь Климова для рукопожатия.

— С приездом.

— Спасибо.

— Вот видишь, — Петр извиняющимся тоном начал было фразу, но Климов взял его под локоть, подтолкнул к дверям на улицу.

С виноватой напряженностью Климов спросил, когда «это случилось», как произошло? Петр ответил, что, как минимум, два дня назад: соседка принесла кефир, но…

— Бабы Фроси уже не было. Скончалась.

— И ты сразу дал мне телеграмму?

— Как только узнал.

Когда люди чего-нибудь не понимают, у них резко меняется выражение глаз. И вообще лицо становится другим. Одни хмурят брови, другие поджимают губы, третьи начинают улыбаться, словно извиняясь за свою недоуменность и растерянность.

Петр остановился:

— Ты это к чему?

Климову стало неловко. В самом деле, что это он так, словно ведет допрос.

— Прости. Привычка доконала. Я ведь просто так и говорить-то разучился…

— Ладно, понял.

Оправдываясь за свою дотошность, Климов повинился:

— Я профан по части похорон.

— Я тоже, — ответил Петр. — Чиновники меня в упор не видят.

— А что надо?

Петр, хмыкнув, пожал плечами:

— Ерунду. Справку о смерти из загса.

Климов потер лоб ладонью. Голова без шляпы мерзла. Удивился:

— И всего-то?

— Да, — ответил Петр. — Представь себе. Для того чтобы зарегистрировали акт о смерти, нужно принести справку из поликлиники о болезни бабы Фроси и причине смерти, а покойница ни разу в поликлинику не обращалась.

— Никогда?

— По крайней мере, в Ключеводске.

— Тогда, — Климов замялся, — должны дать в милиции…

— По шапке…

— Нет, я точно говорю, как же иначе?

— А вот так, — довольно мрачно сказал Петр. — У нас все через… другие двери.