Доиды

По моим воспоминаниям Кеша был личностью яркой и слегка странноватой. Ярко в нем было все: начиная от огненно-рыжей роскошной шевелюры, желтых рубашек, ремней и ботинок, заканчивая оригинальными суждениями, которые он пылко отстаивал в студенческой среде. Во время шумных вечеринок, если возникал о чем-то горячий спор, можно было с уверенностью сказать, что очагом его возгорания являлся именно Кеша. Отношения с девушками у Кеши как-то не складывались. Не сказать, что противоположный пол им не интересовался, скорее, наоборот: девушки сменяли друг друга настолько стремительно, что мы уже и не пытались запомнить имя очередной подружки, но при этом, не было хотя бы отдаленного намека у нашего оратора на влюбленность. И еще, при всей своей бурной натуре и несдержанности в выражениях, Кеша был человеком закрытым. Поток речи, скорей исходил из разума, а не от сердца и души. Только один раз он немного подпустил меня к себе: рассказал о том, что никогда не заводит домашних животных. Причиной этого было детское воспоминание о погибшей любимице – собаке. Удивительным было то, что об этом он рассказал мне тихим голосом, с трудом подбирая слова, тогда как обычно, они лились из него потоком. Да и рассказ был кратким, скупым на подробности. Помрачневшее лицо настолько было далеко от его обычного образа, что возникало ощущение, что перед тобой совершенно другой человек. Было что-то болезненное в складке на лбу, в нервно сцепленных пальцах, в искривленной линии рта…

Мне с трудом удалось вернуть Лику в действительности, пытаясь всунуть носитель ценной информации в ее руки, которые теребили воротник свитера третьего участника нашей стихийно-возникшей группировки нарушителей. Все, что мне было необходимо, было предусмотрительно сфотографировано на мобильник. Одолевало чувство, что повторно мне так просто не удастся выцарапать информацию по этому доиду. Папку-то я Лике в руки всунул, а вот самого Николая от прилипшей к нему девушки, оказалось оторвать труднее. Несколько раз я деликатно покашливал – бесполезно! Потом говорил: «Николай, нам пора!» – потом уже стал тянуть его за рукав. Кое-как удалось вытащить его из темного угла и, проводив разрумянившуюся Лику до дверей кабинета, мы выскочили из здания.

– Уф! Николай, а как ты избавляешься от нее в обычной жизни? – не удержался я от бестактности.

– Есть маленький секрет, – друг усмехнулся. – Итак? – он вопросительно посмотрел на меня.

– Представляешь, а лаборатория у нас под носом – в Колесниках.

– И как ты собираешься туда прорваться?

– Поехали ко мне, посидим, обсудим.

– Твоих подопечных оставим в стационаре на сегодня?

– Да, не помешает: кажется, за ними стоит понаблюдать.

Мы двинулись на квартиру, предварительно заскочив в пиццерию и магазинчик, который находился в цокольном этаже дома. Зайдя в кухню, я первым делом посмотрел на монитор: экран показал мне место опустевшего памятника «Три медведя» и картинку из стационара с тремя мирно посапывавшими доидами. Мы выгрузили из пакета пиво, разогрели пиццу, нарезали колбасу и сыр и начали свой холостяцкий пир.

– Как ты живешь без женщины? – начал со своей любимой темы Николай.

– А как ты живешь со своим гаремом?

– Да это как раз просто: научишься управлять одной, а потом уже количество роли не играет, – засмеялся друг.

– Ну, не едет ко мне Ирина, что ж я могу поделать.

– Так пусть приедет не Ирина… делов-то!

– Наверное, в конце концов, так и будет.

– Как говорят китайские мудрецы: «Отпусти! Если это твое, оно обязательно вернется. А не вернется, значит, не твое».

Сказать, что я очень переживал по поводу отъезда Ирины в Москву к ее родителям, было бы неправдой. Конечно, имела место привычка, и физиология требовала свое, но большой любви не случилось с самого начала. Люди мы разные, хоть и с похожими привычками. Ирина была дочерью приятелей моих родителей, мы периодически сталкивались с ней на семейных мероприятиях, воспринимали друг друга, скорее, как кузены, объединенные воспоминаниями о детстве и общими интересами. Всплеск гормонов взрослеющих организмов и одобрение семей объясняли наш брак. Потом надо было уехать по месту работы, Ирина, при этом, теряла место в консерватории, да и не была она романтичной, чтобы сидеть в маленьком южном городке посреди гор. Ей быстро наскучила здешняя экзотика. Даже когда она объявила о желании поехать в Москву на полгода, я не испытал в душе настоящего огорчения от предстоящей разлуки. Прошло полгода, потом еще полгода, потом еще… Дважды Ирина приезжала в отпуск, но в наших отношениях появился налет отчужденности. В очередной из отпусков, у Ирины случилась необходимость провести его в Москве, помогая в грандиозной перестройке родительской дачи и она не приехала совсем. Помаявшись немного, я успокоился. В настоящее время отчетливое осознание, что обойдусь без этого брака и спокойно отпущу Ирину насовсем, дало мне ощущение внутренней свободы и готовность к новым отношениям. Только чувство порядочности не позволяло пуститься во все тяжкие до тех пор, пока Ирина сама не изъявит желания избавиться от уз Гименея.