Договор

– Что вы, я ни на что не намекаю, просто…, – он достал из папки цветную фотографию формата А4 и развернул к Маше. Маша не сразу поняла что именно на ней изображено, а когда поняла ей стало трудно дышать. На фотографии была женщина. Голая. Прибитая вверх ногами к стволу дерева, очевидно где-то лесу, так что волосы ее чуть касались снега. Руки растянуты в стороны, чем-то привязаны к торчащим из-под снега корягам. Тело вспорото крестообразно, вертикальный разрез от паха до горла, горизонтальный – поперек живота. Кровь повсюду, она блестит в свете вспышки, фотографировали в темноте. Дав Маше насмотреться, Горячкин бросил перед ней вторую фотографию – на забрызганном кровью снегу какой-то склизкий окровавленный ком, Маша, не в силах всматриваться, отвернулась, посмотрела на следователя… Тот смотрел на нее.

– Это Ушакова Галина Ивановна 1987 года рождения, жительница села Гольцово. Она была убита именно в тот промежуток времени, когда автомобиль вашего мужа находился на обочине федеральной трассы, примерно в двухстах метрах от места убийства. Если от места его стоянки провести линию к месту убийства, то получится прямая, почти перпендикулярная дороге. Кратчайший путь. Жертву прибили к дереву, когда она была еще жива, ее рот ничем не закрыт, вероятно, она кричала, звала на помощь. Ночью в лесу крики должны были разноситься далеко. Ее резали живьем. Выпотрошили, вытащили внутренности, бросили в сторону. – Горячкин снова подтолкнул к Маше второй снимок, она глянула, подкатила тошнота. – Кроме прочего, жертва была беременна. Седьмой месяц. Так что, можно считать, что это двойное убийство. – Горячкин продолжал внимательно смотреть на Машу, она молчала. – И самое интересное в том, что от машины Вашего мужа к месту преступления ведут следы. Метель конечно их подзамела. Но следы есть, криминалисты нам четко об этом говорят. Я уверен, экспертиза сможет нам точно указать, чьи это следы. – Он похлопал по папке. – Как вы можете это объяснить?

– Не знаю, – сказала Маша внезапно севшим голосом. То ли от того, что в кабинете было холодно, то ли от страха, ее стала бить крупная дрожь.

– И я не знаю, – сказал Горячкин. – Но по всему выходит, что ваш муж у нас подозреваемый номер один. Придется его на время следствия поместить под стражу.

Маша заплакала. Она не понимала, что происходит, что делать, что говорить. Этот человек сейчас отправит Сережу в тюрьму, кажется он в самом деле считает Сережу убийцей, а может просто ему надо на кого-то повесить это жуткое убийство, все равно на кого, и все, Сережа этого не переживет, а Сонечка, их малышка, что она ей скажет, как же так…

– Сережа никого не убивал, он не мог убить, не мог, понимаете, – всхлипывая повторяла она, – Вы же видели его, он не убийца, у нас дочка, Сонечка, ей восемь лет, он очень любит ее и меня тоже, мы все время вместе, все свободные вечера, он ей книжки читает… она окончательно расплакалась и начала судорожно рыться в сумочке, пытаясь найти бумажные платочки, в голове было пусто и страшно.

– Мария Сергеевна, вот только истерики изображать мне тут не надо. – Горячкин убрал фотографии, закрыл папку, отодвинул ее в сторону. Дождался пока Маша найдет платочки и вытрет глаза. Наклонился к ней.

– Давайте успокоимся. Мария Сергеевна, я тоже не верю в то, что ваш муж мог сделать такое, но вы же сами видите как сходятся улики. Что я должен по-вашему предпринять? Подумайте пожалуйста, помогите мне, себе, Сергею, может он упоминал о каком-то происшествии? Может, например, услышал крики, пошел посмотреть, наткнулся на труп, испугался, убежал. А? Могло такое быть?

Маша помотала головой.

– Ну что ж…, – начал было Горячкин, снова откидываясь на стуле, но в этот момент дверь кабинета открылась, в нее заглянул мужчина в форме и поманил Горячкина:

– Палыч, на минутку.

Горячкин забрал со стола папку, еще раз глянул на Машу, бросил ей:

– Сейчас вернусь. А вы пока думайте.

И ушел.

* * *