Дочкина свадьба

Ему подают этот. Прохожий человек, — а он, как и все остальные, великий знаток арбузных свойств — гулко щелкает в полосатое темя, любовно тискает арбуз, вслушиваясь, как похрустывает под ладонью налитая плоть.

Все выяснив, велит продавцу:

— Ну-ка, надрежьте!

Продавец трижды вонзает кухонное лезвие.

И является свету яркое, как утренняя заря, искристое и свежее, как иней, сокровенное, сахарное недро.

— Сколько потянет? — осведомляется покупатель.

…Это особый и очень важный сезон в году — арбузный.

А крайних северных жителей до недавней поры этот сезон миновал. Арбузы сюда не возили. Далеко и невыгодно: цена — полушка, да рубль перевоз.

Теперь, однако же, возят. Целыми составами возят, пароходами и полными баржами.

И вот какой доподлинный случай произошел с этими арбузами в Верхнепечорской конторе разведочного бурения.

— В магазин две тонны, в столовую тонну, в детский сад триста килограммов…

— Хорошо, — кивнул головой директор конторы товарищ Шурганов.

Бирюков же, начальник торгчасти, который читал все эти слова и цифры по разграфленной бумаге, перевел дух и стал читать дальше:

— Три тонны забрасываем на автомашинах в Курью, четыре — по воде в Мамыли. Итого…

— Замечательно, — сказал товарищ Шурганов. — И тонну сегодня же отправьте на семнадцатую буровую.

Услышав про семнадцатую буровую, Бирюков как-то странно пискнул — вроде бы смеяться собрался. Он уже имел сведения, что новый директор конторы товарищ Шурганов — шутник, веселый человек.

— Будьте здоровы, — не понял писка директор и повторил: — Значит, на семнадцатую. Одну тонну. Ясно?

Бирюков на это ничего не ответил, только пожал плечами и потупился. Ему было стыдно.

Ему было стыдно за директора конторы товарища Шурганова, который только что сказал глупость. Конечно, новый директор еще не успел как следует ознакомиться с разведрайоном, вникнуть в детали, создать представление. И на семнадцатой буровой он еще не бывал. Но зачем же так явно обнаруживать свою неосведомленность и говорить глупости в присутствии подчиненных лиц?..

Бирюков при этом имел в виду лицо экспедитора Гайдамовича, который присутствовал в кабинете — сидел в углу.

Экспедитор Гайдамович был высокий, тощий и сутулый человек преклонного возраста — скоро на пенсию. Он с незапамятных времен работал в торгчасти и с тех же незапамятных времен фигурировал на Доске почета: он был лучшим экспедитором. Гайдамович.

Он сидел в углу, опустив голову, но, услышав про семнадцатую буровую, весь вскинулся и стал выражать безмолвное недоумение.

Бирюков откашлялся.

— Алексей Николаевич, но вы, очевидно, знаете, где расположена семнадцатая буровая?

— Знаю.

Директор конторы, не оборачиваясь, протянул руку к карте разведрайона, висевшей позади него, и, не глядя, постучал толстым пальцем:

— Вот здесь.

Палец ткнулся в сиротливый кружок, вокруг которого простиралась заштрихованная зелеными черточками трясина. Там и была семнадцатая буровая — самая отдаленная на белом свете.

— Вот здесь. Медведь-болото.

Бирюков снова откашлялся и ничего не сказал. Ему было стыдно за директора в присутствии подчиненных лиц.

— Извиняюсь, — сказал тогда в углу экспедитор Гайдамович.

Гайдамовичу не было стыдно, потому что он уже понял, кому придется везти арбузы на семнадцатую буровую в Медведь-болото.

— Извиняюсь, — заявил Гайдамович. — Но какой транспорт вы имеете себе на уме? Я ручаюсь, что ни одно колесо туда не проедет, даже лошадь…

— Возьмете трактор и тракторные сани.

— Трактор? — поразился Гайдамович.

— И тракторные сани, — подтвердил директор.

Гайдамович топтал ковер, хлопал себя руками, и на лице его возникали и пропадали красные пятна. Потом он выпятил грудь и сказал — так прямо и сказал директору конторы:

— Это — на вашу ответственность!

— Согласен, — не испугался директор.

Он вышел из-за своего стола, подошел к Гайдамовичу, похлопал его по сутулым плечам, улыбнулся и сказал:

— Ни пуха ни пера!

Он был страшно веселый человек — новый директор конторы товарищ Шурганов.

Сначала трактор волочил сани по пыльной дороге. Пыль вставала столбом, вихрилась, осыпалась, смешивалась с вонючим, выедающим глаза чадом из выхлопной трубы.

И все это безобразие обволакивало экспедитора Гайдамовича, который сидел на краю саней, подняв капюшон брезентового плаща. Гайдамович чихал, отплевывался и с досады вспоминал разные неприятности.

Уже второй раз тракторист Яша — белобрысый, белолицый и белозубый коми — останавливал трактор, выходил, приветливо улыбался и звал Гайдамовича:

— В кабину садись. Пустая кабина. Что тут сидеть?

На это Гайдамович ему отвечал, не скрывая раздражения:

— Послушайте, вы знаете свое дело, а я знаю свое дело. Каждый сидит там, где ему полагается.

Яша улыбался и лез обратно в трактор.

Опять ехали.

Гайдамович действительно знал свое дело и, будучи добросовестным экспедитором, предпочитал никогда не отлучаться от вверенного ему груза. На его имя выписывалась накладная, и накладную он держал в нагрудном кармане у самого сердца.