Дочки, матери, птицы и острова

Такой был умный разговор. Вывела сына, посадила на трамвай. Шла и думала: хороший сын. Правильно она тогда поступила, что оставила его мужу. У того был характер, а она была молодая, глупая. Это сейчас она знает, что почем. А тогда – ну, без ума! Нужен ей был этот сосед? Пришел, расселся. А как рассядешься в восьмиметровке? Это уже надо переступать через ноги. Она раз переступила, два, а на третий он колено приподнял, она на него в ходе движения и села. Секундное получилось дело. Она еще тогда думала: почему для мужчин это имеет такое решающее значение? Так бы все и кануло, если б сосед тут же мужу все и не рассказал – вот какие есть люди, как на добро отвечают! – Твоя, сказал, де-ше-вая. И все, вся любовь. Иди, говорит, откуда пришла, ребенка не получишь. И чтоб в двадцать четыре часа. Конечно, на ее сегодняшний ум, то разве она позволила бы? Отсудила бы две трети жилья как пить дать. Но тогда… Тогда она переживала очень это самое слово – дешевая. Так плакала, так плакала… Уехала она к матери, барак их скоро снесли и дали им однокомнатную квартиру. Если б она не выкинула паспорт по дороге от мужа (глупый поступок), то дали бы им в расчете на ребеночка двухкомнатную, но у нее паспорт был чистый, она числилась, можно сказать, девушкой. Царство небесное маме, она скоро умерла от рака. А одной зачем ей двухкомнатная? Мало ли? Уплотнить могли.

Мама ей много рассказывала, как уплотняли до войны и после. Мама до барака дважды жила в проходных комнатах по уплотнению. Замуж там выходила. У них с мужем первая ночь, а мимо соседи шасть-шасть. «Я потом людям в глаза смотреть не могла». Это мать. А она, Тоня, была не на стороне матери, а на стороне соседей. На самом деле! Проходишь мимо, а тут такое… Хотя, если быть справедливой, она в результате этого получилась, но все равно, могли бы родители – царство небесное им – и поаккуратней. Это все к вопросу об уплотнении. Барак в материной жизни оказался прогрессом! Отдельная комната, пусть в общем коридоре. Конечно, тут слово. Барак. Но это мы уже заелись. Это нам дай, дай, дай! А на самом деле – прогресс. Комната была большая, двадцать метров, два окна. Печка. Топка из коридора. Удобства потом приделали, но стало хуже. Когда бегали во двор, воздух в бараке был здоровее. Потому что люди разные, и не каждый имеет привычку за собой сдернуть. Есть такие, что не считают нужным. Тут, если отвлечься, многое можно рассказать о народе, но Тоня это не любит. Тоня радуется жизни. И своей личной удаче. Вот живет же как кум королю. Дочка ей сказала: «Я постараюсь получить свое». Она у нее в интернате всю жизнь. Сейчас кончает школу. Девочка развитая, уже член райкома комсомола. Знамя всегда выносит. Голос у нее густой такой, торжественный. Вообще девочка оригинальная. Так главврач говорит: «Девочка у вас оригинальная».

Тоня задумалась над словом. Что бы оно значило? Конечно, в дочке много от отца. Отец – казах. Разрез глаз. И волос густой-густой, как мех. Но отец, конечно, по характеру размазня. Родители ему сказали – возвращайся, он и подчинился. А он мог тут у них закрепиться. Его брали в жэк электриком. Там сплошь татары, но он им пришелся по душе. Халды-булды – и договорились. Им лишь бы не русский Ваня. Такая пошла жизнь. Вани у них только на подхвате. Подай-принеси, а еще для пугала: «Хозяйка, у тебя вся техника там-ра-ра-рам… Полный абзац. Капремонт – это лучшее, а то и выселение…» Кошмар, ужас. Татары молчат, Ваня жуткую картину рисует, дальше вступает порядок цифр, спасающих от капремонта. Так вот, Тониного мужа брали не Ваней работать, его брали гордо молчать и брать хорошие бабки, но родители на своем языке написали: «Возвращайся», и все. Как бритвой. Господи! Да ну его в жопу! Дочка оказалась девочкой очень серьезной. «Еще чего – жить в одной комнате! У меня план – трехкомнатная квартира, машина „Лада“ и собака. И не какой-нибудь там песик-бобик или эти маленькие скользкие гниды, которых носят под мышкой, а собака как волк. Собака-остров. Ньюфаундленд». Почему остров, думала Тоня. Потому что большая, отвечала сама себе. Дочка скажет, не подумает. Есть же и маленькие острова. Она, Тоня, помнит школьную карту. Там эти Курилы мелко-мелко набрызганы. Чисто собачки-моськи, если уж по-собачьи считать.

Тоня знает, дочка намечтала – дочка выполнит. У нее такое выражение: «У меня все схвачено». Она в партию подала, в интернате отпали, ей ведь нет восемнадцати, но как же зауважали! Отселили их сразу с одной полуотличницей в отдельную комнату. Полуотличница у дочки ходит в шестерках. Никакого вида, три волосины на голове, очки, сутулость. Дочка со своим мехом и голосом… Не сравнить… Тоня сказала главврачу: «Я жизнью своей довольна. Я вообще не понимаю этих жалоб. Чего людям надо? В конце концов никто у нас с голоду не умер».