Дочери Рима

Стыдись, Корнелия Прима, — укорила она себя. Марцелла лишь проявляет доброту, пытается принести ей душевный покой.

Снаружи снова донеслись голоса. Корнелия услышала разговор Туллии и Гая. Ее брат явно отрабатывал в бане «важный голос», потому что тот теперь гулким эхом отдавался от стен. Ему вторило хрипловатое хихиканье Лоллии. Корнелия испытала короткую вспышку ненависти. Лоллия так же, как и она, совсем недавно овдовела, однако по ней этого даже не скажешь. Впрочем, чему тут удивляться, Лоллия всегда была безмозглой шлюшкой, которой недоступны глубокие чувства. Их она никогда не испытывала. Уже успела снова выскочить замуж и нисколько не переживает о бывшем муже.

Корнелия заставила себя подняться с постели и подойти к окну, из которого открывался вид на атрий. Вечер был по-зимнему зябким — она ощутила это голыми руками, но косые солнечные лучи все еще падали на крышу дома. Гости шумно восхищались орхидеями Туллии. Лоллию было легко различить в толпе по столе из пурпурного шелка. Имперский пурпур. Новый муж стоял возле нее, высокий, красивый, похожий на своего венценосного брата, а парадном одеянии шафранного цвета — неприлично коротком и скрепленном брошами из оникса.

Корнелии показалось, будто ее желудок скрутило в узел. Она сглотнула подступившую к горлу тошноту, чтобы ее не вырвало снова, и когда кислый привкус во рту никуда не исчез, поняла, что больше не может ни минуты оставаться в доме, в котором находятся члены семьи Отона.

Схватила паллу, она выбежала из комнаты, стараясь держаться подальше от громкого смеха гостей, доносившегося из атрия, и незаметно пробежав по коридору, выскочила из дома через предназначавшуюся для рабов калитку. Оказавшись на углу улицы, она не сразу поняла, что не позвала носильщиков паланкина. Неужели это имеет какое-то значение? Мне все равно некуда идти. Кроме того, разве кто-нибудь узнает ее, если она пойдет пешком? Три недели назад она была будущей императрицей, с которой окружающие не сводили глаз, и толпы почтительно расступались, стоило ей где-нибудь появиться. Теперь она никто.

Мимо, с громким гоготом направляясь к ближайшей винной лавке, прошагала кучка легионеров. Стайка девчонок с лентами в волосах и дешевыми сережками в ушах пробежала по противоположной стороне улицы. Размахивая палками, играла в одну им ведомую игру компания уличных мальчишек.

Шлюхи, захотелось Корнелии крикнуть во весь глосс, обращаясь и к детям, и к легионерам. Вы все шлюхи! Всего несколько недель назад они были подданными Гальбы. Гражданами Рима. Теперь все они шлюхи Отона. Отона, который рассыпал медоточивые соболезнования, а сам быстренько конфисковал дом, принадлежавший ей и Пизону, и поэтому ей некуда идти. Теперь она могла вернуться лишь в спальню своего детства. Лишь один человек не предал их, сохранил верность ей и Пизону, когда другие дрогнули.

— Ты еще не поблагодарила центуриона Денса? — спросила у нее Марцелла несколько дней назад. — Мы с Дианой ходили его проведать. Лоллия отвезла его в дом своего деда и пригласила лучших врачей Рима, чтобы те поставили его на ноги. Ведь он спас всем нам жизнь.

Верно. Осознав, что идет по улице с непокрытой головой, как какая-нибудь плебейка, Корнелия поспешила натянуть на голову подол паллы. Да, Марцелла права. Нужно поблагодарить центуриона Друза Семпрония Денса.

Огромный мраморный особняк деда Лоллии находился недалеко. Корнелия увидела в окнах свет, удивительно яркий на фоне сгущавшихся сумерек. Сейчас здесь наверняка ублажают Отонову свору, подумала Корнелия и вновь испытала приступ ненависти. Дед Лоллии, который еще недавно оказывал финансовую поддержку Гальбе и Пизону, разумеется, не стал терять времени даром и взялся за устройство очередного брака Лоллии. Ходили слухи, что он нажил себе новое состояние, продав друзьям Отона дома, из которых ранее аукционеры Гальбы выселили всех жителей. Но он родился рабом и потому не ведает, что такое преданность! Мне давно пора знать, что Лоллия, в чьих жилах течет рабская кровь, не может быть приличной женщиной. И все же Корнелия была рада, что Лоллия и ее дед проявили уважение к бывшему телохранителю и взяли его к себе в дом, чем освободили ее саму от необходимости идти в казармы, чтобы высказать благодарность раненому центуриону. Кроме того, учитывая коварство преторианцев, подло предавших ее мужа, идти туда, тем более, одной, было бы просто опасно.

— Сказать хозяину о вашем приходе, госпожа Корнелия? — спросил, поклонившись, управляющий. — У него сейчас гости, но я знаю, что он будет рад тебя видеть.

— Нет, не надо его беспокоить. Я ненадолго. — С этими словами Корнелия проскользнула в предназначенную для рабов калитку. — Отведи меня к раненому центуриону.