Дочь Вороньего Короля

— Как думаешь, почему такое могло произойти? — наконец спросила девушка.

— Не знаю, — честно признался Щит принца. — Слышал досужие домыслы и сплетни, но люди вообще любят трепать языком тогда, когда следует держать его за зубами.

Игнис хмыкнула и продолжила свою исповедь:

— Ответ прост. Ветророжденный упадет и разобьется, водорожденный утонет, а хладорожденный замерзнет насмерть лишь в одном единственном случае — если они столкнулись со своей стихией до пробуждения дара.

Этого Лариэс не знал. Он удивленно воззрился на девушку, ожидая, что же та расскажет дальше, и Игнис, решившаяся открыться, не разочаровала его.

— Мне было восемь, когда Речная Королева объявила войну Фейрлинду. У великого герцогства оказалось слишком мало магов, к тому же оно было ослаблено внутренней смутой, все это позволило ее величеству Кайсе, — имя королевы Игнис процедила с нескрываемой ненавистью, — за два года уничтожить и армию, и родителей. Те из вассалов, кто был поумнее, переметнулся. Но нашлось и несколько дураков, считающих, что обязаны спасти наследницу престола. Великую герцогиню, бывшую в то время была всего лишь девчонкой, у которой даже не прорезались магические способности. Но вместо того, чтобы поступить как умные люди и спрятаться в Волукриме — отец несколько раз предлагал им убежище и покровительство — они решили укрывать меня на территории Фейрлинда, надеясь, что подданные как один возьмут, да и восстанут против узурпаторши, дабы помочь возвести на престол истинную наследницу.

Лариэс усмехнулся. Он прекрасно знал, как именно большинство подданных относится к аристократам вообще и правителям в частности — не один и не два раза во время тайных миссий юноше приходилось общаться с простолюдинами — а потому был просто уверен, что если завтра, к примеру, Алые Паруса Империи Бархатных островов, покажутся на побережье Дилириса и чернокожие воины тропической империи захватят его, то простые рыбаки и землепашцы лишь пожмут плечами и продолжат работать в поте лица, чтобы заплатить налоги новым хозяевам и накормить семью.

— Этим в высшей степени верным, но наивным людям было невдомек, что простому батраку нет дело до того, кто сидит в столице, — спокойно произнес он. — Ему главное — не околеть с голода.

— Именно, — кивнула девушка. — Но на этом проблемы моих опекунов не закончились. Они чересчур сильно рассчитывали на верность своей прислуги и вассалов, будто не знали, что клятвы для большинства людей — всего лишь слова.

— А любой, кому за работу платят медью, с легкостью предаст ради золота, — закончил Лариэс. — И это мне знакомо. Тебя предали?

— Да, причем несколько раз. Мы перемещались из одного поместья в другое, и никак не могли найти убежища. Так продолжалось около года и в самом конце, когда рядом со мной осталось всего четыре человека, мы прятались в лачугах бедняков. — Она вздохнула и прикрыла глаза.

— Если не хочешь, не рассказывай, — вновь произнес Лариэс.

— Я хочу, — резко ответила Игнис и тотчас же поправилась. — Я должна. Так вот, незадолго до того, как нас предали в очередной раз, мои опекуны наконец-то решились ответить согласием на предложения Корвуса и договорились о месте встречи. Все должно было быть сделано в тайне, и Вороний король обязался прийти один.

Глаза Лариэса полезли на лоб.

— Но это же чудовищный риск! — воскликнул он.

Игнис пожала плечами.

— Таковы были условия, и он согласился на них… Однако у королевы были хорошие шпионы, — девушка вздохнула и в уголках ее глаз выступили слезы. — Наш фургон перехватили по дороге. Опекунов убили, а меня, — она сглотнула, — меня — одиннадцатилетнюю девочку — в цепях привели в соседнюю деревню. Королева торопилась — она очень боялась вмешательства Корвуса, а потому дала приказ — прикончить последнюю наследницу герцогского престола на глазах ближайшего мага воды. — Игнис ухмыльнулась так жутко, что все ее шрамы пришли в движение, сложившись в уродливую гримасу боли ненависти. — О да, Кайса хотела лично убить меня, но не могла терять время. Однако королева была не в состоянии отказать себе в последнем удовольствии — она сочла, что смерть огнерожденной от огня будет весьма… ироничной. А потому по приказу мага был сооружен большой вертел, к которому меня и приковали. После чего был разожжен костер и поросеночка начали поджаривать.

Ее трясло, левый глаз начал дергаться, а слезы лились уже неконтролируемо, но Игнис не останавливалась. Она рассказывала кошмарную историю собственной казни.

— Сперва меня немного повращали, чтобы зарумянить, но потому маг решил, что один бок блюда имеет смысл прожарить до хрустящей корочки, и меня закрепили левой стороной к огню. Волосы сгорели первыми. Затем лопнули губы и глаз. Начали трескаться зубы.

Она говорила и говорила, а перед внутренним взором Лариэса вставала кошмарная картина: вопящий и извивающийся в путах ребенок, которого лижут языки пламени.