Дочь убийцы

Когда Малкольм выглядел задумчивым, Грейс обязательно целовала его в щеку, вдыхая запах лавровишневой воды, которой он пользовался после бритья. Ей потребовалось много времени, чтобы приучить себя к подобию физических проявлений любви по отношению к нему и к Софи, но она очень старалась и теперь не испытывала неловкости. Говорила себе, что любит их, но не тратила слишком много времени на размышления о том, что это значит. В конце концов, слова не имеют особого значения. Главное – как она относится к Блюстоуну и его жене, а тут Грейс была на высоте, всегда оставаясь оптимистичной, вежливой и покладистой.

Прошло шестнадцать лет с тех пор, как Малкольм забрал ее из тюрьмы для несовершеннолетних, и за все это время между ними не было сказано ни одного слова на повышенных тонах – много ли семей могут похвастать таким?

* * *

Когда в то воскресное утро Блюстоун предложил ей преподавать, Грейс улыбнулась, сжала его руку, уже покрывшуюся пигментными пятнами, и ровным голосом сказала:

– Я польщена. Аспирантам?

– Нет, только выпускникам. Скорее всего, клиническую психологию. А возможно, и психоневрологическое тестирование, если ты осталась в теме.

– Осталась, – сказала Грейс. – Неожиданно.

– Разумеется, я считаю, что твоя квалификация выше, и если б решал я, то предложение преподавать пришло бы в тот момент, как ты получила лицензию. Но ты сама знаешь, что… Как бы то ни было, идея принадлежала другим, а меня просто выбрали в качестве посыльного.

Малкольм съел еще один кусочек рогалика с лососем.

– Предложение поступило и другим выпускникам. Это новая попытка использовать способности и опыт наших самых одаренных студентов. – Он покраснел. – Кроме того, есть и финансовый аспект.

– Они думают, я им дешево обойдусь? – усмехнулась Блейдс.

– Дешевле, чем штатный преподаватель, работающий на полную ставку, – сказала Софи.

– Да-да, но в твоем случае это не главное, – продолжил ее муж. – Ты была фаворитом. Ты заработала себе репутацию.

– Чем?

– Эффективностью.

– Хм, – произнесла Грейс. – И о какой сумме идет речь?

Массивные плечи Малкольма опустились. С облегчением.

– Я надеялся услышать от тебя эти слова.

* * *

К двадцати восьми годам частная практика приносила доктору Блейдс солидный доход, выражавшийся шестизначным числом, и один день в неделю она с удовольствием преподавала психологию.

Подержанный «БМВ» не ломался, апартаменты на Формоза-авеню ее устраивали, а вложения в акционерный фонд постоянно росли.

Свидания в барах продолжались – сначала в окрестностях Лос-Анджелеса, а потом за границей, когда Грейс начала дважды в год баловать себя шикарными отпусками в других странах. Она летала в Европу и в Азию и возвращалась домой с дорогой одеждой и эротическими воспоминаниями, которые скрашивали часы одиночества.

Жизнь шла своим чередом, и психотерапевт думала, что так будет продолжаться какое-то время.

Как же она была глупа!

Однажды ночью, незадолго до ее двадцать девятого дня рождения, доктора разбудил громкий стук в дверь.

С трудом заставив себя проснуться, Блейдс натянула спортивный костюм, взяла на кухне разделочный нож и подкралась к входной двери.

– Грейс! – прошипел голос с той стороны. Кто-то говорил театральным шепотом. Пытается не разбудить соседей?

Кто-то, кому известно ее имя…

Держа нож наготове, женщина отперла и приоткрыла дверь, но цепочку не сняла.

В коридоре стоял Рэнсом Гарденер. Он выглядел старым и неряшливым – седые волосы растрепаны, глаза красные, губы дрожат.

Блейдс впустила его.

Он порывисто обнял ее и разрыдался.

– Кто из них? – спросила Грейс, когда он наконец отстранился.

– Господи… – всхлипнул Гарденер. – Оба, Грейс, оба! Машина Софи…

Ее лицо вытянулось. Она попятилась в гостиную, глядя на Рэнсома, тело которого сотрясали рыдания.

Ее словно заморозили. Поместили в твердую оболочку, похожую на хитон насекомого.

Грейс представила, как маленький черный кабриолет мчится по дороге.

И разваливается на части.

Она попыталась что-то сказать. Но ее тело словно лишилось гортани, языка и губ. Трахея тоже как будто отсутствовала – Блейдс не чувствовала, что дышит, но каким-то образом… существовала.

Может, воздух поступал через поры на коже?

Гарденер продолжал раскачиваться и всхлипывать. Голова у Грейс закружилась, и она ухватилась за стену, чтобы не упасть. Потом с трудом доплелась до кухни, нащупала стул. Села.

Адвокат последовал за ней. Зачем? Ей хотелось, чтобы он исчез.

– Пьяный водитель, черт бы его побрал… Он тоже погиб. Пусть горит в аду, – бормотал Рэнсом.

Грейс вдруг захотелось спросить, где это случилось, когда и как, но мозг отказывался повиноваться ей. Но даже этот… электрический хаос в ее голове… казался каким-то неправильным. Нечетким, вязким… неполноценным.

Теперь она стала одним из своих пациентов.

* * *

Казалось, это будет длиться вечно. Гарденер плакал, обхватив себя руками, а Блейдс сидела, словно оглушенная, и размышляла над поразившей ее мыслью.

Сочувствие – это самая большая ложь.

Глава 46