Дочь убийцы

Недавно пережитый ужас нахлынул на Яну с новой силой. Ее замутило, ей даже пришлось закрыть глаза.

– Хорошо то, что хорошо кончается, – сказал Кокошин.

– Может, это Нечадов Антона убил?

Лейтенант бросил на нее быстрый взгляд. У него дернулся кадык, он хотел что-то спросить, но передумал и снова стал погружаться в свои мысли.

– Я ничего не знаю, просто подумала, – оправдываясь, сказала девушка.

– Надеюсь, для тебя уже все закончилось.

– Что закончилось?

– Самохина нет, Элен тебя не тронет. Но ты пока старайся из дома не выходить. Мало ли что.

– Это ты о чем? – спросила Яна, но Кокошин пропустил ее слова мимо ушей.

Яна вздохнула и подумала:

«Антона нет, моя любовь умерла вместе с ним. Но Кучин остался. Будет очень хорошо, если он не простит меня и разорвет отношения со мной. А если нет? Что-то не хочется мне выходить за него замуж».

Яна косо глянула на лейтенанта, которому не было до нее никакого дела. Ей не требовалось его мужское внимание, но все равно было обидно. Антон использовал ее в своих корыстных целях, этот парень равнодушен к ней, Рома – предатель. Скорее всего, она просто не интересна молодым людям. Неужели Кучин – это единственная возможность выйти замуж?

Кокошин подвез ее к воротам дома, пожелал всех благ и был таков. Даже из машины не вышел, чтобы проводить.

Мама набросилась на Яну, как наседка на своего цыпленка, обняла, расцеловала, осмотрела с ног до головы. Выглядела Яна, мягко говоря, неважно, мятая, грязная, но целая, если не считать мелких ссадин на руках и ногах.

– Ты меня еще раздень! – буркнула Яна, недовольно глянув на маму.

Та почему-то отвела в сторону глаза и сказала:

– Это лишнее.

– Что-то не так?

– Конечно, не так! Где ты пропадала, что с тобой произошло?

– Не бойся, меня не насиловали. Все было по любви, – сказал Яна, проницательно глядя на маму.

– Что было по любви?

– Все было. Причем не с Кучиным. Можешь ему так и сказать!

– Я не собираюсь ему ничего говорить.

– Где отец?

– На работе.

– Отлично! – Яна всплеснула руками. – Меня похитили, могли убить, а отец на работе! Ну да, человек – существо хрупкое, его какая угодно мелочь может жизни лишить. В любую минуту, да?

– Могла бы и не ерничать. Отец всю ночь не спал, переживал.

– Кучин хотя бы людей своих за мной отправил.

– Да? – Мама вопросительно повела бровью.

Она не знала, восхищаться ей таким вот поступком Кучина или сначала все проверить.

– Хотя их всех убили.

– Кого убили?

– Людей, которых Кучин за мной отправил. Всех троих. И меня могли прикончить.

Яна и прежде прекрасно понимала, что могла погибнуть, но только сейчас от страха за себя у нее остановилось дыхание и подкосились ноги. Она опустилась на ближайший стул, через силу втянула в легкие воздух и попыталась унять сердцебиение.

Как бы то ни было, но девушка была жива и находилась дома. Мама рядом, отец на работе. Можно закрыться в своей комнате, бухнуться на кровать, головой зарыться в подушку, просто лежать и наслаждаться простой, но столь ценной возможностью жить. Не стоит никого ни в чем упрекать, нужно просто наслаждаться жизнью.

В каждом трудовом коллективе имеется своя головная боль. Или просто головняк. В отделении уголовного розыска, где работал Игорь, эту проблему можно было смело умножать на два. Рабочий день закончился, за сутки столько всего сделано, давно уже пора домой, но майор Головняк собрал совещание.

Он сделал это только для того, чтобы вынести свой вердикт:

– Самохина убил Нечадов.

На вид Евгению Михайловичу можно было дать все пятьдесят. Морщин вроде бы нет, но кожа сухая, такая темная, как будто по ночам он спал в камере холодного копчения. На самом деле ему недавно исполнилось тридцать четыре года, однако выглядел майор так, как будто уже умер, мумифицировался, а затем воскрес.

Сухой, костлявый, копченый. Голос у него как иерихонская труба.

– Логично, – сказал Кокошин и кивнул.

– Ну да, – поспешил согласиться Игорь.

Он и сам допрашивал Нечадова, и Головняк крутил его на признание, потом, уже в Москве, этим субъектом занялся следователь. Нечадов не отрицал убийства, совершенные сегодня, но категорически отказывался от Самохина.

– И вчера был удар ножом в шею, и сегодня, – сказал Головняк, внимательно глядя на Игоря.

Горелову казалось, будто начальнику не нравилась пассивность подчиненного. Как будто тот не человек со своим святым правом уставать на работе.

– Ножом в шею, – повторил Кокошин.

Ему тоже хотелось домой, и он готов был согласиться с каждым словом начальника, лишь бы поскорее убраться из его кабинета.

– Но у Нечадова не было иного выбора, кроме как ударить в шею, – сказал Головняк, который теперь смотрел на Кокошина пристально и с явным укором. – Галухин прикрывался Еленой Кирей, да еще и собственной рукой. Оставался только удар в шею или в голову. Логично? – спросил Головняк, не отрывая глаз от Кокошина.

При этом он копировал его усталый тон, фактически дразнил подчиненного.

Кокошин осознал свою вину, приободрился, даже молодцевато улыбнулся и проговорил:

– Нож, как и электрический ток, должен идти по пути наименьшего сопротивления. Особенно если тот еще и самый короткий.