Дочь Сталина

Как только он вышел из тюрьмы, его по поручению Тифлисского комитета РСДРП устроили слесарем по ремонту машин в типографию Грузинского товарищества, где Сергей Яковлевич работал до 1903-года. Летом создали подпольную типографию, в которой печаталась партийная литература. Hg спустя три года ее разгромила полиция, и Сергей Яковлевич в третий раз оказался в знакомом Метехском замке. Как всегда, его довольно скоро выпустили, и он уехал на нефтяные промыслы в Баку, откуда через полгода перебрался в Серпухов. Там он работал на электростанции фабрики.

Аллилуев стал неплохо зарабатывать и смог вызвать к себе семью. Из Серпухова они все переехали в Москву, где Сергей Яковлевич попал под наблюдение охранки. Он по-прежнему участвовал в делах закавказской партийной организации, его опять арестовали и посадили в тюрьму, но ненадолго.

И снова Баку, где уже ширилось стачечное движение, с которым безуспешно пытались справиться черносотенцы.

И опять тюрьма, начальник которой даже заискивает перед Аллилуевым…

«Однажды, отозвав меня в сторонку, он смущенно сказал:

 — Семья моя голодает: нету денег. Разреши брать из вашей кухни хотя бы один обед для жены и ребенка, а?» («Пройденный путь»).

Честное слово, поневоле подумаешь, что, если бы царское правительство получше платило начальникам тюрем, никакой революции и не произошло бы…

Сергей Яковлевич был переведен в Карс в губернскую тюрьму, режим которой не понравился заключенным, и они написали жалобу прокурору. Требования их были удовлетворены. Узник — святое дело. В тюрьме товарищи, как водится, распевали революционные песни, «стройно и дружно», а тюремные власти, как обычно, мирились с этим. Вскоре революционеры были освобождены, тут же бросились на митинг, а вдоволь наговорившись речей, направленных против царя и самодержавия, отправились переночевать в родную тюрьму.

«Когда мы постучали в тюремные ворота, к нам вышел улыбающийся начальник тюрьмы.

 — Зачем вы пожаловали, господа? — спросил он».

Господа революционеры улеглись спать по своим камерам, но не тут-то было. «Власти рассвирепели. Часов в девять вечера к нам прибежал взволнованный начальник тюрьмы с взъерошенными волосами и завопил, что он, простофиля, попал впросак и что его отдадут под суд за допущение посторонних лиц во вверенную ему тюрьму. Он стал умолять нас, чтобы мы немедленно ушли» («Пройденный путь»).

Поистине тяжка доля революционера!

Сам того не желая, Аллилуев рисует умилительные картины, описывая свои злоключения подпольщика. «Улыбающийся начальник тюрьмы», «галантно раскланивающийся» губернатор… И снова поневоле думаешь о том, что, если бы власть поменьше улыбалась, раскланивалась и заискивала перед господами революционерами, судьба Российской империи сложилась бы совсем иначе. Ленин все это приметил, понял смысл реверансов перед революционерами и решил, что с врагом не следует быть таким галантным…

Тюрьма — митинг, тюрьма — забастовка, тюрьма — маевка — таков путь революционера. Из тюрьмы Аллилуев отправился на митинг, чтобы снова поскорей оказаться в тюрьме. Но вскоре «мы предупредили товарищей, снабжавших нас продуктами, что освобождаемся в пять часов дня и готовить обед в тюрьме не будем. Поэтому мы просили их приготовить для нас в городе коллективный обед» («Пройденный путь»).

Потом поездка в Тифлис, где «с утра до вечера происходили собрания и митинги. Мы перебирались с митинга на митинг, с собрания на собрание… У нас был атласный красный флаг, расшитый разноцветными шелками, изготовленный армянскими женщинами в Карсе… Дружно распевали революционные песни. Собиравшаяся публика шумно приветствовала нас» («Пройденный путь»).

В Москве началось вооруженное восстание. «В знак солидарности с московским пролетариатом забастовали железнодорожники Закавказья. Тифлисская организация РСДРП призвала массы ко всеобщей стачке, которая должна была перейти в вооруженное восстание… В середине декабря в городе произошли вооруженные столкновения с царскими войсками» («Пройденный путь»).

И снова губернская тюрьма. И снова Метехский замок. Потом Аллилуева по этапу отправили в Архангельск, оттуда — на Пинегу. Но и там революционер-подпольщик пробыл недолго, вскоре его снова можно было увидеть на митингах в Баку. Но, правда, дальше по расписанию — тюрьма, после нее предложение покинуть Баку.

Леонид Красин отправляет его в Питер. «Питер! Центр революционной работы, город, где начинал строить нашу партию Ленин». Восторгу Сергея Яковлевича нет предела, тем более что в Питер его провожает дорогой товарищ Сосо, к тому времени сделавшийся Кобой.

«Я сказал Кобе о своем решении выехать в Питер и об обстоятельствах, вынуждающих меня предпринять этот шаг.

 — Да, надо ехать, — произнес Коба…

Внезапно Коба вышел в другую комнату. Через минуту-две он вернулся и протянул мне деньги. Видя мою растерянность, он улыбнулся.

 — Бери, бери, — произнес он, — попадешь в новый город, знакомых почти нет. Пригодятся… Да и семья у тебя большая…» («Пройденный путь»).