Инени повернулся, медленно двинулся по коридору, вышел в Большой двор, нашёл свои носилки и взялся за выполнение возложенной на него страшной задачи. На следующий день его рабочие приступили к сносу. Одни разбивали южную стену огромными камнями, подвешенными на канатах. Чудовищные трещины расползались во всех направлениях, уродуя прекрасную резьбу внутренних стен; вскоре на землю стали падать огромные куски, поднимая тучи пыли. Другие рабочие с увлечением пробивали отверстия в крыше. Отвесные солнечные лучи падали на кедровые колонны, которые простояли целое поколение в тенистой тишине словно в лесу, из которого прибыли. Наконец очередь дошла и до самих колонн. С помощью рычагов и канатов их валили одну за другой и выволакивали из зала. Того самого зала, в котором Амон однажды назвал царём племянника Хатшепсут.
Через несколько недель прибыли обелиски, которые волок на буксире целый флот. Подготовка к Хеб-Седу шла полным ходом; нельзя было терять ни минуты. Футайи, которому поручили украшение обелисков, тут же засадил своих скульпторов за работу, а сам отправился во дворец просить аудиенции. К удивлению министра, его торжественно проводили в Тронный зал, а не в Царские Покои, как он ожидал. Там собрался весь двор; на троне сидела Хатшепсут и улыбалась ему.
— Ваше Величество... я ненадолго. Просто хотел сообщить Вашему Величеству, что я отобрал золотых дел мастеров, чтобы украсить вершины обелисков Вашего Величества. Кроме того, я хотел бы узнать, какое количество золота и серебра Ваше Величество соблаговолит выдать мне из сокровищницы для завершения этой работы.
Улыбка Хатшепсут стала шире; её голос задрожал от ожидания.
— Я ждала твоего визита. Хочу показать тебе мой ответ, а не высказать его словами. Я созвала всех благородных Египта, чтобы они были свидетелями этого... Иди сюда; встань рядом с троном.
Когда Футайи занял указанное ему место, она коротко кивнула Сенмуту, который подал знак распорядителю двора. Тут же открылась дверь в стене; торопливо вошли двое слуг с огромным полотняным покрывалом и расстелили его на полу у возвышения. Затем в зале появилась процессия рабов, каждый из которых нёс на плече корзину с кожаной подкладкой. Эти корзины служили мерами для зерна, но на покрывало посыпалось не зерно, а золотые и серебряные браслеты из сокровищницы.
— Смотри! — Громкий голос Хатшепсут перекрыл звон металла. — Пусть все смотрят, как щедра рука Моего Величества, когда она вручает дары моему богу-отцу! Ни один царь со времён Ра не приносил такого дара, которому не будет равных в Обеих Землях!
В зал один за другим входили рабы, высыпали содержимое корзин на покрывало и уходили за новой данью. Даже у богатейшего из царедворцев отвисла челюсть, а Хатшепсут сидела на троне трепещущая, вцепившаяся в золотые подлокотники; её глаза сверкали от возбуждения, а губы, на которых застыла безмятежная улыбка, время от времени невольно подрагивали. Лишь когда на покрывало высыпалось с сотню четвериков[143], она распорядилась перекрыть золотой поток. Даже Футайи потерял дар речи от щедрости Ма-ке-Ра. Естественно, когда на месте снесённых колонн наконец выросли эти обелиски, Египет увидел зрелище, равного которому не было в мире.
Но Инени его уже не увидел. Раскачивающиеся камни, которые били в резные стены его шедевра, заодно разбили и его сердце. Долгие годы надежды на то, что Хатшепсут прикажет ему что-нибудь построить, закончились тем, что ему приказали разрушить. За несколько дней до того, как многотонные обелиски с помощью песчаных насыпей грузно встали на приготовленные для них постаменты, он слег. А когда на рассвете семь трубачей поднялись на вершину храмового пилона и протрубили начало Хеб-Седа, минула уже неделя с его кончины.
После обряда Освящения Поля, состоявшегося в последний день Хеб-Седа, Хатшепсут вошла в Тростниковый дом, всё ещё тяжело дыша после изнурительной пробежки. Щёки у неё пылали, ноги дрожали; внутри ощущался странный холодок, как будто в животе бурлили и лопались крошечные пузырьки.
— Теперь Моё Величество будет отдыхать, — услышала она собственный неестественно высокий голос.
Жрецы сделали шаг назад и исчезли; из тени выросли другие фигуры и двинулись следом за Хатшепсут, свернувшей в правый коридор, который вёл в Царскую Комнату. Там ждал Сенмут; он молча отдал ей официальный поклон. Когда она прошла мимо и застыла в середине комнаты, Сенмут сказал сопровождавшим её трём благородным дамам:
— Вы можете снять с Доброго Бога церемониальные одежды.
Он повернулся спиной и пошёл к столу у стены, на котором стоял поднос с вином и сладостями.