Дочь регента

— О, вы же знаете Георга. Он всегда был таким, — королева говорила со смешанным выражением гордости и гнева.

Она любила своего первенца, как не любила больше никого... и уже не будет любить. Шарлотта жаждала ответной любви сына. Но он оскорбил ее, и с тех пор она усиленно старалась превратить любовь в лютую ненависть — этого требовала ее уязвленная гордость.

«Как были бы поражены окружающие, — нередко думала королева, — ведь они меня считают существом холодным, не способным ни на какие чувства».

Однако трудно представить себе более пылкие чувства, чем те, что она испытывает по отношению к своему старшему сыну. Миг его рождения был самым счастливым мигом в ее жизни; она жить без него не могла, даже приказала сделать восковое изображение мальчика и поставила его на свой туалетный столик. Ах, как она обожала своего прекрасного Георга, этого умненького, не по годам развитого мальчугана, который в детстве очаровывал всех своей сообразительностью и высокомерным изяществом манер. Когда же он пренебрег ею и ясно дал понять, что в его жизни нет места для немодной, неэлегантной старухи-матери, любовь превратилась в ненависть... однако любовь до сих пор теплилась в груди королевы. Что такое этот слабоумный старикашка по сравнению с ее блестящим, потрясающим сыном!

Какой же бредовой была идея женить Георга на этой ужасной женщине! Слава Богу, она, королева Шарлотта, не приложила руку к безумной затее и даже напротив, всячески пыталась помешать ее осуществлению. Может быть, теперь они раскаиваются в том, что не прислушались к ее совету... особенно сам Георг.

— Мать мальчика клянется, что этот... Уилли... ее сын. Она в подробностях описывает больницу, где он родился. А это полностью оправдывает Каролину. Ее тогда не смогут обвинить в том, что она мать мальчика. О, как мне этого хочется... Ну какой смысл в вечных скандалах? Это же плохо для нашей семьи. А? Что?

— Чем раньше ее отправят в Брауншвейг, тем лучше.

— Мы не можем этого сделать.

— Ну, хорошо. Даже если она не мать этого мальчика, ее вполне можно обвинить в других проступках. Она ведет себя просто возмутительно! Принцесса Уэльская живет отдельно от своего мужа и развлекает посторонних мужчин!

— Ты же знаешь, что не она, а он отказался с ней жить.

Я с ними обоими разговаривал. «Никогда! — заявил он. — Я лучше умру». Она же сказала, что если он ее не желает, пусть живет отдельно. Но я видел, что Каролина готова принять Георга, если он вдруг решит вернуться к ней.

— В любом случае пока дознание не закончено, предпринять ничего нельзя. Однако я считаю, что эту женщину нельзя допускать к Шарлотте.

— Ах, эта маленькая плутовка! — с нежностью произнес король.

— Совершенно верно, и ее нужно наставить на путь истинный, чем мы здесь и занимаемся. С тех пор как девочка живет в Виндзоре, ее поведение изменилось к лучшему.

— Этот Фишер — хороший наставник. И Нотт тоже... Она у нас умница... А? Что?

— Способностями не блещет, однако вовсе не глупа. Хотя мне не нравится, что она заикается. Кроме того, Шарлотта слишком импульсивна и неуклюжа. Я замечала, что отец девочки смотрит на нее с содроганием.

Лицо короля побагровело еще больше.

— Он не всегда вел себя... м-м... наидостойнейшим образом... так что не имеет права критиковать других. А? Что?

Королева сказала:

— Я говорю о ее манерах. Шарлотта неловкая, неуклюжая. Это следует исправить.

— Зато она прелестно танцует.

«Этот дурак обожает молодость», — подумала королева. А вслух сказала:

— Шарлотте нужно побольше времени проводить со своими тетушками.

С тетушками... С его дочерьми. С милой, дорогой Амелией, доброй и ласковой... она всегда относится к отцу с такой нежностью... и тем не менее он не может думать о ней без тревоги, ведь из всех его детей Амелия единственная уродилась нездоровой!

— Амелия кашляет...

— Ей уже лучше, — заверила королева.

Вечно его убеждают, что ей стало лучше. Но так ли это на самом деле?

— А боль в колене?

— Пустяки. Доктора говорят, это пройдет.

Однако король им не верил. Они просто пытаются утешить бедного, сумасшедшего старика.

— Нам пора, — продолжала королева. — Иначе мы опоздаем в гостиную.

«Ох! — думала Шарлотта. — Ну и семейка!» Леди Клиффорд стояла рядом, моля Бога, чтобы принцесса не навлекла на себя и на свою наставницу гнев царственных родственников. Королева сидела рядом с королем. Его-то никто не боялся. Он был просто бедный старенький дедушка, добрейшее существо, которое обожает, когда ему говорят о своей любви. Другое дело — Старая Бегума...

Леди Клиффорд заставила Шарлотту перед приходом в гостиную раз двадцать, не меньше, сделать реверанс.

— Но Клиффи, я знаю, как нужно кланяться.

— Моя милая принцесса, вам же предстоит встреча с королевой.

Да, это и вправду была королева. Какая же она уродина! В детстве Шарлотта как-то сказала:

— Больше всего на свете я ненавижу две вещи: яблочный пирог и мою бабушку.

Кто-то передал королеве ее слова. Их сочли забавными. В другой раз ей дали противную вареную баранину, и Шарлотта сравнила ее с королевой.

— Больше всего на свете ненавижу вареную баранину и бабушку.