Дочь последнего дуэлянта

– Кто ищет, тот найдет! В нашем багаже. Это скорее большая лохань, но она отлично заменит ванну!

– Просто не знаю, как и благодарить госпожу принцессу!

– Вдовствующую, не забывайте ее новый титул.

– Не вижу необходимости льстить тщеславию маленькой глупой индюшки! Для меня принцесса Шарлотта навсегда останется госпожой принцессой. И больше об этом ни слова.

Жизнь в замке вернулась в прежнее русло. Казалось, что он никогда и не оставался пустым.

Когда на следующий день капитан де Луаран пришел попрощаться с герцогиней, отправляясь в обратный путь в Париж, он нашел ее в кабинете, который уже был приведен в порядок. Кабинет был обставлен красивой мебелью и увешан чудесными гобеленами. Прославленный адмирал де Колиньи хоть и был протестантом, но не лишал себя удобств и не считал необходимым спать на полу среди голых стен. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно было взглянуть на его портрет, который висел на почетном месте в большой зале. С портрета смотрел холеный надменный вельможа. Похоже, в этом замке если за чем-то ухаживали с должным тщанием и почтением, то только за этим портретом.

День за днем в замке, в часовне, на террасах и в парке кипела работа, и, по мере того как все вокруг преображалось, новая госпожа смотрела уже не так мрачно на свое траурное изгнание, и оно становилось для нее все менее тягостным по мере того, как прибавлялись месяцы беременности.

Четырнадцатого июля 1649 года, в день святой Камиллы, Изабель с удивительной легкостью родила мальчика и назвала его Людовик-Гаспар. Аббат Кордье, священник, помазал младенца елеем в ожидании, когда определятся отец и мать, достойные высокорожденного крестника. Рождение будущего герцога праздновали всем городом. За его здоровье пили, ели, пели, славили его знаменитых предков и предрекали ему блестящее будущее. Но празднества закончились, жизнь вошла в привычную колею, и Изабель начала скучать…

А события между тем сменяли одно другое. Месяц спустя после рождения Людовика-Гаспара принц де Конде вернул наконец короля в столицу. Восемнадцатого августа он сидел в карете короля вместе с ним, королевой-регентшей и Мазарини, но приветствия неслись только ему и юному королю. Принц был героем дня, а королева и министр в этот день были фигурами второстепенными. На протяжении всей дороги до Пале-Рояля Конде сопровождали восторженные приветствия. На их фоне жидкие приветствия королеве и несколько возгласов «виват», которых удостоился Мазарини, со всей определенностью показывали, кто в данный момент обладает реальной властью. Де Конде наслаждался ею сполна без малейшего стеснения, не замечая напряженных и высокомерных взглядов подростка тринадцати лет. Через два года юный король достигнет своего совершеннолетия, а пока он лишь холодно и цепко все отмечает, чтобы запомнить навсегда.

Единодушие между спутниками, которые ехали в карете, продлилось недолго. Принц, вознесенный до небес всей Францией как спаситель отечества, победитель врагов внешних и внутренних, почувствовал себя хозяином положения и стал распределять по своей воле места, награды и почести. Мазарини, которого во всем поддерживала королева, воспротивился этому, чем вызвал неистовый гнев принца. С этой минуты между Конде и Мазарини вспыхнула непримиримая ненависть и началась тайная война, которая давала о себе знать в самых разных случаях.

Первым было дело маркиза де Жерсэ, легкомысленного фата, который возомнил, что может стать любовником королевы. Королева отнеслась к его притязаниям так, как они того заслуживали, и в ответ он ее оскорбил. Конде открыто встал на сторону оскорбителя, защищая его от праведного королевского гнева и смея утверждать, что посягательство на королевское величие было всего лишь шуткой, и просил, а точнее сказать, требовал прощения наглецу и возвращения его ко двору. Затем было дело с герцогскими табуретами, о которых хлопотала герцогиня де Лонгвиль. Она помирилась со своим обожаемым братом и желала, чтобы эти табуреты получили жена ее любовника де Марсияка и госпожа де Пон – сестра Марты дю Вижан. Королева удовлетворила ее просьбу. Но среди знати поднялось такое возмущение, что пожалованная милость была взята обратно. Госпожа де Лонгвиль, разобидевшись, уехала в Шантийи. Принц Конде вмешался, и королева скрепя сердце позвала ее обратно.