Дочь палача и ведьмак

Когда трактирщик, раскланиваясь, принес вино, Земер подождал еще немного и только потом продолжил шепотом:

— Все эти события крайне неприятны. Среди паломников уже поговаривают о колдовстве; будто ожившая кукла бродит по монастырю и убивает монахов… — Он тихо засмеялся. — Что за бред! Но вы, к счастью, уже нашли преступника, не так ли? Должно быть, это тот безобразный аптекарь. И… как скоро вы устроите над ним процесс?

— Расследование еще не закончено, — ответил Симон немного резко. — И никто не говорил, что брат Йоханнес действительно виновен. Настоятель попросил несколько дней на раздумья, прежде чем сообщать о происшествии судье Вайльхайма.

Карл Земер отмахнулся:

— По мне, так пустая трата времени. Это был аптекарь, все тут ясно, как божий день. Лучше бы сжечь его поскорее.

— Откуда такая уверенность?

— Ну… у меня свои источники. — Бургомистр широко улыбнулся. — Я знаю, что на месте преступления нашли окуляр этого изверга. Он пытался сбежать. И кроме того…

Он заговорщицки наклонился.

— Приор велел обыскать его шкаф с лекарствами. При этом они обнаружили кое-какие запретные травы, которые ясно указывают на колдовство. Красавка, белена, дурман и даже знаменитый красный порошок, который извлекают из мумий казненных.

Симон закатил глаза.

— Красавка в малых количествах хорошо помогает при лихорадке, а белену некоторые монахи до сих пор добавляют в пиво.

— Ну да, а красный порошок? Что насчет красного порошка?

— Позвольте спросить, господин бургомистр, почему вам так захотелось отправить монаха на костер?

Симон невольно отодвинулся от Земера; к стакану с вином он так и не притронулся.

— Разве это не очевидно? — прошипел бургомистр. — Через шесть дней праздник, и на Святой горе соберутся толпы паломников! И что будет, если преступника к этому времени не найдут?

— Дайте угадаю, — ответил Симон. — По округе расползутся слухи об ужасном автомате, паломников соберется меньше, и вы останетесь со своими свечами, иконками и графинами. В этом дело?

Бургомистр вздрогнул.

— Кто вам сказал, что… — напустился было он на лекаря, но быстро взял себя в руки. — Я лишь забочусь о благополучии паломников! Сами подумайте, Фронвизер. Страх и ужас на Святой горе! Что бы сказал на это наш Спаситель?

Земер сокрушенно покачал головой.

— Хорошо бы, если б вы сумели убедить настоятеля уладить это дело, причем до праздника… — Он лукаво прищурился. — Вы не останетесь в убытке. У меня есть сильные покровители, которые готовы выделить некоторую сумму…

Симон резко встал из-за стола.

— Благодарю за беседу, господин бургомистр, — сказал он тихим голосом. — Но мне, к сожалению, нужно еще написать очередной отчет для настоятеля. Не говоря уже о том, что мы назавтра ждем моего тестя, так что есть еще кое-какие дела.

У Земера вся краска с лица схлынула.

— Якоба Куизля? — прошептал он. — Но… что ему здесь понадобилось?

— Вам ведь нужен был палач, не так ли? — ответил Симон с улыбкой. — Вот он и явится — лучший и хитрейший расследователь во всем Пфаффенвинкеле. Он наверняка сумеет разобраться в этих убийствах. Кроме того… — Он пожал плечами. — Палач, как никто другой, нуждается в паломничестве, вы так не думаете?.. Ну, всего вам доброго.

Лекарь пододвинул к Земеру нетронутый стакан с вином и направился к выходу. Бургомистр словно прирос к стулу.

В конце концов он схватил стакан и осушил его одним глотком.

Магдалена задрожала и плотнее закуталась в тонкий плащ. Посреди холодной церкви ей трудно было сосредоточиться на молитвах. Кроме того, опять вернулась тошнота, и оставалось лишь надеяться, что она не вызвана той самой болезнью, что поразила монастырь.

В заполненной до отказа церкви даже июньским вечером было прохладно и сыро, как в пещере. В заделанную кое-как крышу над южным нефом задувал шквалистый ветер, с такой силой завывая в стрельчатых окнах, что временами заглушал латинские бормотания проповедника. Большинству паломников и местных жителей это не особенно мешало, так как слов они все равно не понимали. И, несмотря на это, все с благоговением прислушивались к настоятелю, который лично взялся вести сегодня службу.

Причина этой особенной службы находилась далеко впереди, в нескольких рядах перед обычными верующими. Под резным навесом восседал граф Вартенберг с семейством. Два бледных и упитанных ребенка зевали и коротали время за баловством, а молодая мать то и дело их одергивала. Одному из них на вид было лет восемь, а младший сидел, посасывая палец, на коленях у молодой миловидной графини. Граф, мужчина лет сорока с кустистыми бровями и пронизывающим надменным взглядом, рассматривал убранство церкви, словно уже раздумывал, что следовало бы перенести в сокровищницу Виттельсбахов.