Дочь палача и ведьмак

— Нет, черт возьми, не объяснился. — Граф вздохнул и отмахнулся. — Но мне в общем-то и дела нет до него. Пусть монахи с ним возятся. Входы в катакомбы я велел засыпать, святотатцев этих увезли… Поручение я свое выполнил.

Он задумался на мгновение.

— Да я, собственно, и не за палачом сюда явился, а по поводу сына.

— Так ему лучше? — взволнованно спросил Симон. — Иезуитское снадобье помогло?

Вартенберг кивнул.

— Да, кажется, он действительно пошел на поправку. Лихорадка спала. Я… мне следует тебя поблагодарить. — Он расправил плечи. — Поэтому у меня есть к тебе предложение.

Симон нахмурился:

— И какое же?

— Мы возвращаемся сегодня в Мюнхен, — благосклонно пояснил Вартенберг. — Мне в семье пригодился бы врач вроде тебя. У нас во дворце пустует несколько комнат, а жалованье твое по сравнению с нынешним вырастет в десять раз. Ты мог бы выхаживать моих детей, взять на попечение кого-нибудь из богачей — и жить себе припеваючи. Ну, что скажешь?

У Симона кровь прилила к голове. Возможно ли это? Чтобы он, бросив университет в Ингольштадте и работая простым цирюльником, смог устроиться врачом в Мюнхене? Именно такой должности хотел бы для него покойный отец! И граф наверняка знал способы, как добыть необходимые апробации…

— Ты в раздумьях? — спросил Вартенберг.

— Нет-нет, просто…

Лекарь со смехом покачал головой, но потом вдруг с беспокойством взглянул на графа.

— А как же жена и дети? — спросил тихо. — Что насчет них?

— Дочка палача? — Вартенберг вскинул кустистые брови. — Безродная женщина и безродные дети в моем доме? Как ты себе это представляешь?

Он задумался ненадолго.

— Ну ладно, сможешь их иногда навещать, согласен. Может, они поселятся в Мюнхене, в квартале кожевников, и ты в первое время поможешь им деньгами. — Граф усмехнулся. — Но любовь приходит, любовь уходит… Уверен, в скором времени ты подыщешь себе другую жену, из лучших кругов.

Симон склонил голову, словно задумался.

— Ну…

Граф Вартенберг лукаво ему подмигнул:

— Наш экипаж тронется в полдень, можешь поехать с нашей свитой. Что еще?

— Это… действительно очень великодушно с вашей стороны, — начал нерешительно лекарь. — Но… боюсь, Мюнхену придется обойтись без меня.

Он вдруг расправил плечи и сморщил нос в точности как граф, когда вошел в лазарет.

Жаль, что так вышло, но в вашем городе слишком уж духами несет. Всего вам доброго.

Симон сдержанно поклонился и направился к выходу. Краем глаза лекарь заметил, как Вартенберг раскрыл рот и стоял, глотая воздух, посреди лазарета. Он не произнес ни единого слова.

— Увидимся в Шонгау! — крикнул Шреефогль вслед Симону. — И передайте от меня привет Магдалене. Господь свидетель, она самая красивая и своевольная женщина во всем Пфаффенвинкеле!

Фронвизер улыбнулся и вдохнул полной грудью. В воздухе еще с прошлой ночи стоял запах гари. К нему примешивался тонкий аромат вареной капусты, пота, пивного сусла и фимиама. Так пахли люди, и Симон любил этот запах.

Дверь в камеру приоткрылась, и Непомук вздрогнул. Его ослепило светом, так что пришлось зажмуриться. Сегодня утром его подняли из ямы и пересадили в эту, более просторную камеру. Здесь также не было окон, и солома пахла так, словно ее не меняли годами. Зато места оказалось достаточно, чтобы вытянуться, ему дали свежей воды и корку хлеба, и здесь было гораздо меньше крыс. После ада минувших дней Непомук словно в раю оказался.

Вообще-то сегодня с утра пытку собирались продолжить, и монах всю ночь провел в молитвах, готовясь в последний путь. Непомук понимал, что не выдержит еще одного дня мучений. У него было сломано шесть пальцев, с остальных мастер Ганс сорвал ногти. Правое плечо было вывернуто, и пульсирующая боль отдавалась в черепе. На руках и ногах не осталось живого места от ожогов.

Непомук был уверен: сегодня пытки закончатся. Либо он умрет во время допроса, либо, утратив рассудок, с криком сознается во всем, что от него потребуют. Последующую казнь на костре он сочтет лишь за долгожданное избавление.

Дверь распахнулась полностью, и Непомук увидел на пороге мастера Ганса.

— Пришел все-таки за мной? — прохрипел он седовласому человеку с красными глазами, который снова и снова возвращался к нему в кошмарах. — Я уж думал, вы там про меня забыли…

Мастер Ганс покачал головой и поджал губы; крысиные глаза его, казалось, горели в темноте.

— Пытки велели прекратить, — проворчал он. — Черт его знает, кто там распорядился! Похоже, у тебя появились могущественные заступники, монах.

— Велели… прекратить?

Непомук попытался подняться, но был слишком слаб. Он со стоном повалился обратно на пол и уставился на собеседника, точно запоротый бык.

— Но… но почему?

— Не меня спрашивай. Пути господ наши неисповедимы.

Мастер Ганс поковырял в зубах и выплюнул кусочек мяса в вонючую солому. А после принялся браниться во весь голос:

— Вся работа насмарку! Притом что я тебя почти расколол. Но мне за тебя каждый геллер заплатят, каждый геллер… — Он ухмыльнулся. — Хотя о чем я! Сегодня утром мне привезли двух новеньких висельников. А к тебе гости.