Дочь палача и король нищих

Дом палача Тойбера располагался на тесной улочке в бедном квартале за Старым хлебным рынком. Вдоль размытых дорог тянулись домишки с косыми крышами, и опрятный, свежевыкрашенный дом казался среди теснившихся по соседству лачуг слишком уж неуместным. В ухоженном саду позади него благоухали розы и лаванды, а в недавно выстроенном сарае стояла повозка и мычали коровы. Тойбер был человеком небедным, палачи в свободных городах вроде Регенсбурга зарабатывали довольно много. Кроме того, люди почти каждый день приходили к нему за каким-нибудь лекарством или талисманом; были среди них и зажиточные горожане, которые пробирались по зловонным переулкам, замотав лица.

Бледный и сгорбленный, Тойбер переступил порог, и его тут же с радостными воплями окружили дети. Обычно, возвращаясь домой, палач хватал по очереди каждого из них, подбрасывал в воздух и прижимал к широкой груди. Но сегодня он безмолвно растолкал шумливую толпу и двинулся сразу к столу. Жена Каролина уже наполнила миску горячим супом с мясом и потрохами: отцу, занятому тяжелым трудом, полагалась первая ложка, и только когда он молча хлебнул бульона, дети, словно голодные волки, набросились на еду. Тойбер задумчиво наблюдал, как они ели, а сам лишь помешивал в миске.

– Филипп, что с тобой такое? – спросила его жена, кормившая на коленях самого младшего из детей. – Если и дальше так пойдет, от тебя одни кости останутся. Ты уже который день в рот ни кусочка не берешь. Это все из-за того палача?

Тойбер кивнул. Он неподвижно наблюдал за блестящим кругляшком жира, плававшим в деревянной ложке, и не произносил ни слова.

– Пап, можно мне твои потроха съесть? – спросил старший сын.

Это был рыжий Бенджамин – тот, что сегодня утром передал письмо Магдалене. Не дождавшись ответа, мальчик показал на кусочки мяса в супе и повторил:

– Папа, можно мне…

– Дьявол, чтоб вас всех, отстаньте вы от меня!

Тойбер врезал ладонью по столу, так что подскочили тарелки, а дети испуганно замолчали.

– Ни на минуту в этом доме в покое не оставят!

Он встал из-за стола, прошел в чулан и захлопнул за собой дверь. Оказавшись наконец в одиночестве, склонился над корытом и ополоснул лицо холодной водой, словно мог таким образом смыть заодно все тревоги. Потом отряхнулся, как пес, уселся на скрипучую скамейку в углу и, скрестив руки на груди, уставился на длинный меч правосудия, висевший на стене.

Рукоять была набрана из кожи, а клинок в длину доходил едва ли не до плеч. Среди горожан об этом мече ходили ужасные слухи. Торговки рассказывали, что за три дня перед каждой казнью клинок начинал дрожать и успокаивался, только насытившись кровью. Другие утверждали, что он звенел при оглашении смертного приговора. Тойбер знал, что все это чепуха. Хороший меч, выкованный человеком, несущий скорую и безболезненную смерть и передаваемый от отца к сыну. Никакого колдовства – просто добротная работа. По клинку была выгравирована надпись, которую палач и сам частенько бубнил себе под нос.

«Господь всемогущий, не покидай меня».

Вообще-то, фраза эта предназначалась подсудимым на эшафоте, но сейчас чувство у Тойбера было такое, что и к нему ее применить можно в полной мере.

Через некоторое время дверь приоткрылась, и рядом на сундук присела жена. Снаружи доносились крики и смех детей: видимо, малыши уже опомнились от потрясения.

– Поговорить не хочешь? – немного погодя спросила Каролина. Потом снова затянулось молчание, и тишину нарушал только приглушенный смех за дверью.

– Он такой же, как я, – проговорил наконец Филипп. – Любит жену, растит детишек и делает что должен, а еще он чертовски хороший палач. И он невиновен.

Каролина недоверчиво покосилась на мужа. Ее некогда милое лицо стало теперь впалым и покрылось морщинами, волосы по большей части из белых стали седыми. Вместе Тойберы пережили немало трудных времен: бессонные ночи перед казнями, вопли пытаемых и взгляды порядочных горожан на улицах – все это затронуло не только палача, но и его жену.

– С чего ты взял, что он невиновен? – спросила наконец Каролина. – Так ведь каждый воришка утверждает.

Тойбер покачал головой.

– Он – другое дело. Кто-то его подставил. Третий дознаватель… – Он задумался на мгновение. – Ублюдок заставляет меня пытать беднягу так, как я еще никого не пытал. Знает про него вещи, которые ему знать бы не положено. И хочет прикончить его не за то, что Куизль пошел против закона, а из-за какой-то стародавней истории. И убить хочет моими руками.

– Так они всех убивают твоими руками, – засмеялась Каролина.

Филипп шлепнул себя по ляжке.

– Да как ты не уразумеешь? В этот раз все по-другому! Я пытаю невинного и при этом помогаю кому-то с расплатой. А настоящий убийца разгуливает на свободе! Может, он еще кого-нибудь прикончит…

Каролина вздохнула.

– А ты что хочешь сделать? Если откажешься пытать его, они наймут другого палача, сын живодера давно ждет своего часа. А нас просто выгонят из города. Ты этого хочешь?

Тойбер замотал головой.

– Нет, Боже упаси! Но, быть может, есть и другая возможность.