Дочь палача и король нищих

– Похотливая шлюха? – перекричала она толпу и показала на предводителя. – Кто из нас похотливый, Бертхольд? Разве не тебе мой отец еще в прошлом году продал отвар, чтобы стручок твой стоял? Лживый ублюдок! И все вы, разве каждый из вас хоть однажды не покупал у нас плющ и воробейник, перед тем как забраться с подружками в ближайший сарай? Я про любого из вас могу стишок сочинить! Вот, послушай-ка, Бертхольд…

Она задумалась на мгновение, чтобы сосредоточиться, и, словно проклятие, бросила в лицо пекарю:

Мяса не осталось в Бертхольдовой жене,
И пекарь не прочь гульнуть на стороне.
Служанок порочит, что твой лукавый,
А после за это кормит отравой!

– Ложь, ложь! Уж я-то заткну твой поганый рот, палачка!

Михаэль Бертхольд ринулся к двери, но она оказалась запертой. Тогда он обрушился на нее всем весом, однако тяжелая дубовая дверь не поддалась. В конце концов пекарь широко размахнулся и бросил свой факел на крышу дома.

– Спалим дом палача! – взвизгнул он. – Смелее, друзья! Довольно терпеть эту палачку!

Сначала нерешительно, потом все увереннее молодчики принялись забрасывать горящими факелами стены и крышу дома. Огонь в считаные секунды охватил кровлю, и в ночное небо черным костлявым пальцем потянулся столб дыма, послышался треск. Языки пламени становились все больше, и в конце концов запылала вся крыша.

– На улицу, живо! – крикнула Анна-Мария и потянула плачущих близнецов от окон. – Пока живьем не сгорели.

Она схватила детей и бросилась вниз по лестнице и прочь из дома. Едва они показались на улице, на них посыпался град камней, гнилых овощей и зловонных фекалий. Магдалена следовала за матерью. Она упрямо встала в дверях и даже не думала увернуться от летевшей на нее грязи.

Внезапно один из камней ударил ей в лоб, Магдалена покачнулась, по правому виску ее побежал тонкий ручеек крови и стал стекать на платье. Казалось, она готова была в одиночку броситься на сборище крестьян и подмастерьев; пальцы ее вцепились в дверные косяки, губы шептали беззвучные проклятия. Но это длилось всего мгновение, после чего здравый смысл все же взял верх, и Магдалена бросилась вслед за матерью, которая уже спряталась с близнецами за поленницей.

Все произошло очень быстро. До сих пор Симон как вкопанный стоял за укрытием, но потом все-таки не выдержал. Не задумываясь больше ни на секунду, он выскочил из-за повозки и ринулся прямо на толпу.

– Трусливые шавки! – прорычал он. – Поджечь дом женщины с детьми – вот все, на что вы способны.

Юноши в изумлении развернулись. Когда они узнали Симона, глаза их вспыхнули неприкрытой ненавистью. Трое тут же ринулись на лекаря. Тот попытался удержать их на расстоянии, размахивая кинжалом. Острый как бритва клинок полукругом рассекал воздух, и противники отступили на шаг.

– Только подойдите, – прошипел Симон. – Отец мой этим ножом немало пальцев и рук отрезал. Одной больше, одной меньше – роли не сыграет.

За спиной вдруг послышались быстрые шаги. Не успел Симон обернуться, как кто-то бросился на него всем весом и придавил к земле. К нему сразу же подскочили и остальные. Один из Бертхольдов замахнулся и обрушил кулак на лицо Симона, затем еще и еще, словно колотил по мешку пшеницы. Лекарь почувствовал во рту вкус крови, после четвертого удара в глазах потемнело. Шум и крики стали теперь какими-то приглушенными, взор, словно дымом, начал застилать черный туман.

«Они забьют меня до смерти. Забьют до смерти, как бешеную собаку. Вот он, конец…»

В следующее мгновение прогремел гром, и Симон, словно во сне, почувствовал, как на лицо капнуло что-то холодное. Он с некоторым запозданием понял, что это капли дождя. Плотные, тяжелые капли все кучнее ударялись о землю, и вскоре на лекаря и его противников обрушился яростный ливень, обратив землю вокруг в грязную жижу.

– Именем Его княжеского величества, прекратить сейчас же!

Голос прогремел так громко, что слышен был даже в реве дождя. Лежа в грязи, Симон повернул голову и, словно в тумане, увидел всадника. Лекарь несколько раз моргнул и сквозь кровавую пелену разглядел наконец, что верхом на лошади сидел судебный секретарь Иоганн Лехнер. Черный плащ его вымок насквозь, и волосы слиплись на лбу, но, несмотря на ужасный ливень, представитель курфюрста казался сейчас разгневанным, требующим безоговорочного поклонения божеством. Как представителя высшей власти в Шонгау, его сопровождала дюжина стражников, направивших на бунтарей заряженные мушкеты. Судя по их лицам, стоять здесь посреди ночи и под проливным дождем удовольствия им явно не доставляло. Да и сам секретарь всем своим видом показывал, насколько был недоволен тем, что его вынудили покинуть герцогский замок, где он и замещал курфюрста в его отсутствие.

– Даю вам ровно минуту, чтобы убраться, – тихим голосом проговорил Лехнер. – После чего прикажу открыть огонь. Ясно вам?