Дочь палача и дьявол из Бамберга

– Потому что мне все опротивело! Ты, отец, само это место! Я… я не хотел становиться таким, как отец или даже как дед. Да, я забрал и сжег колдовские книги, а потом просто ушел на войну. Подальше от вас, подальше от семьи и дурной славы, от которой никогда не отмыться. Черт, да мне и четырнадцати тогда не было!

– Ты бросил нас, – повторил Бартоломей дрожащим голосом. – Ты хоть представляешь, каково это – жить отродьем палача, которого к тому же забили камнями? Нам каждый день приходилось терпеть насмешки и придирки. Когда мама наконец умерла от горя, маленькую Элизабет приютила знахарка в Пайтинге. А я, еще малолетний, пошел скитаться по свету. То было тяжелое время, Якоб. И только здесь, в Бамберге, я занял наконец место палача. Я почти забыл тебя. – Он горестно рассмеялся. – И вот ты являешься в один прекрасный день, в самый разгар войны. Дослужился до фельдфебеля, крепкий осанистый парень, такой же заносчивый, как и прежде… Я помню, как ты поморщился, когда вошел в мою вонючую хижину.

– Это неправда, – пробормотал Якоб.

– Ты, видно, думал, что протянешь мне руку и все забудется, – продолжал Бартоломей, словно и не слышал брата. – Но не все так просто. Я все это время надеялся, что ты сохранил колдовские книги. Думал, ты забрал их и где-нибудь спрятал. Но потом я узнаю от тебя, что ты спалил их, как кучу листьев… Этого я тебе никогда не прощу. И этого тоже. – Он показал на свою покалеченную ногу. – Некоторые раны не заживают, Якоб. Никогда.

– И все-таки ты взял Георга в подмастерья, – тихо ответил старший Куизль. – Я благодарен тебе за это, Барт. Хоть ты и не простил меня.

– Знаешь, чего я никак не пойму? – произнес Бартоломей через некоторое время. Он опустил штанину и сел рядом с братом. – Почему ты все-таки стал потом палачом? Почему не остался на войне, а вернулся в Шонгау? Насколько я знаю, палач из Штайнгадена неплохо справлялся вместо тебя.

Якоб смотрел куда-то сквозь верхушки деревьев, словно искал там ответ.

– Я встретил женщину и полюбил ее, – ответил он наконец. – А война – это бесконечная кровавая дрянь. Не место для плаксивых младенцев. Я искал место, где мог бы остаться и кормить семью. – Он с грустью взглянул на брата. – А кроме как убивать, мы, Куизли, ничего и не умеем. В этом мы мастера. Уж если и приходится убивать людей, так пусть этим занимаются те, кто делает это лучше других, не причиняя при этом страданий. Вот что я усвоил на войне.

Он глубоко вздохнул. Теперь все было сказано. Казалось, сильнейшая буря наконец миновала.

– И что Георг, все знает? – спросил старший Куизль через какое-то время.

– Все, – Бартоломей кивнул. – Я рассказал ему еще в прошлом году. Его это здорово потрясло. – Он неожиданно улыбнулся. – Похоже, это у нас в крови, вечно приходится друг друга разочаровывать.

Над поляной воцарилось молчание, слышался лишь отдаленный голос кукушки. Магдалена тоже молчала. Отец, всегда большой и сильный, вдруг показался ей старым и очень ранимым. Он сидел на поленнице с погасшей трубкой во рту, серый и неподвижный, как древний памятник. Магдалена никогда еще не любила его так крепко, как в эту минуту.

– Ты… ты меня не разочаровал, отец, – сказала она тихо. – Наоборот. Но хорошо, что ты…

Тут из сарая, возле которого она стояла, послышалось глухое рычание. Магдалена вздрогнула.

– Господи, это еще что? – спросила она опасливо.

Отец устало улыбнулся:

– Это алан. Да не один, а сразу два. Любимцы твоего дяди… – Он вздохнул и принялся набивать трубку. – Боюсь, придется пока оставить наше семейное прошлое. Нужно еще много всего рассказать.

Через некоторое время Магдалена сидела на сырой поленнице между отцом и дядей и обдумывала все услышанное. При этом она осторожно оглядывалась на сарай, откуда временами доносилось рычание или когти царапали по дощатой стене.

– Что ж, теперь мы хотя бы знаем, что за чудовище растерзало оленя, которого Симон с мальчиками видели в лесу у ручья, – сказала наконец Магдалена. – Будем надеяться, что на людей этот монстр еще не нападал, – добавила она мрачно. – Но это явно не тот оборотень, которого мы разыскиваем.

Бартоломей вздохнул:

– Ума не приложу, почему Брут не возвращается. Здесь у него есть все, что нужно.

С тех пор как разговор зашел о его пропавшей собаке и оборотне, он немного успокоился. По всей видимости, братья заключили хоть и временное, но перемирие.

– Лично я по твоему любимцу как-то не особо скучаю, – с мрачным видом отозвался Якоб и, затянувшись, выпустил в небо тонкую струйку дыма. – Я тогда видел его лишь мельком, но мне и этого хватило. Он здоровый, как теленок.

– Крупнее. – Бартоломей усмехнулся: – Три алана за день съедают почти половину лошади… – Он вдруг запнулся и нахмурил лоб: – И вот еще что. Вам наверняка будет интересно знать. У этого Матео нашли несколько волчьих шкур, ведь так?

– А что с ними? – спросила Магдалена.

– Ну, у меня из сарая вчера целую кучу шкур украли. Все, что осталось в награду за последние несколько недель. Лошадиные и телячьи шкуры, оленьи рога, несколько собачьих шкур… Даже старая медвежья шкура, вся в дырах, и та пропала!