Дочь палача

— К сожалению, нет, сударь. Только хуже. Теперь и в груди стало болеть. Кое-как службу несу. Три раз уже молился, но и это не помогло.

Симон сделал задумчивое лицо. И внезапно просиял.

— Так, кажется, у меня кое-что есть, что должно тебе помочь. Порошок из западной Индии… — Он вынул мешочек и обеспокоенно взглянул в небо. — Хотя его нужно принимать под полуденным солнцем. Значит, теперь уже слишком поздно.

Стражник Георг закашлялся снова и потянулся мешочку.

— Я приму его, сударь. Сейчас же. Сколько это будет мне стоить?

Симон протянул ему лекарство.

— Для тебя — всего пять крейцеров. Но его все равно нужно развести в крепком вине, иначе не поможет. У тебя оно есть?

Георг задумался. Симону уже подумалось, что придется подсказать выход из положения, но лицо стражника засветилось от радости.

— Вино можно купить в трактире.

Симон кивнул и принял деньги.

— Отличная мысль, Георг. Давай быстрее туда. И возвращайся скорее.

Георг направился к трактиру, а второй стражник нерешительно топтался на месте. Симон задумчиво на него посмотрел.

— У тебя тоже кашель? — спросил он. — Ты какой-то бледный. В груди не болит?

Караульный ненадолго задумался, потом посмотрел вслед своему напарнику, который как раз скрылся в трактире. Наконец он кивнул.

— Тогда догоняй его, пусть возьмет больше вина, — сказал Симон. — Чтобы развести лекарство, нужен целый кувшин, а еще лучше два.

Стражник разрывался между чувством долга и возможностью опрокинуть кувшинчик крепкого вина, да к тому же в лечебных целях. В конце концов он пустился вслед за своим товарищем.

Симон хмыкнул. Он успел кое-чему научиться у палача. На что только не сгодится такой вот мешочек с глиной!

Лекарь подождал немного, пока оба скрылись из виду, и осторожно огляделся. Площадь была пуста. Он быстро приоткрыл дверь и юркнул внутрь.

В нос ударил запах пряностей и лежалых тканей. В широкие зарешеченные окна пробивался тонкими лучами солнечный свет. Внутри царил полумрак. Мешки и ящики громоздились друг на друга, словно бесформенные великаны спали у стен, по которым расползались тени. Испуганная крыса убежала за ящик и скрылась в темноте.

Симон прокрался наверх по широкой лестнице. Возле двери в зал он прислушался, ничего не услышал и осторожно вошел. Там было пусто. Стулья в беспорядке стояли вокруг большого дубового стола, на котором остались наполовину пустые графины и бокалы с вином. Дальний угол занимала громадная печь, обложенная разукрашенной кафельной плиткой. Симон протянул руку к печи, она до сих пор была горячей. Казалось, будто советники устроили лишь короткую передышку, вышли из зала и в любое мгновение могли вернуться обратно.

Симон стал красться по залу, стараясь наступать так, чтобы доски не скрипели. У восточной стены висела пожелтевшая картина, изображавшая советников Шонгау, собравшихся за дубовым столом. Он присмотрелся к полотну и с первого взгляда понял, что написали его давно. На людях были брыжи, которые считались обычным явлением несколько десятилетий назад. Черные чопорные кафтаны плотно застегнуты, бороды аккуратно подстрижены. Лица глядели сурово и беспристрастно. Все же Симону показалось, что он узнал кое-кого из сидящих. Советник по центру с въедливым взором и едва обозначенной улыбкой, должно быть, Фердинанд Шреефогль. Симон вспомнил, что он одно время был первым бургомистром Шонгау. В руках аристократ держал исписанный документ. Человек рядом с ним тоже казался Симону знакомым. Вот только откуда? Он задумался, но при всем желании не мог вспомнить имени. Он был уверен, что в последнее время где-то его видел — разумеется, порядком постаревшего.

Внизу, с рыночной площади, послышались голоса и смех. Похоже, оба стражника последовали его рекомендации. Симон усмехнулся. Вполне вероятно, что они даже превысили предписанную дозу.

Симон двинулся дальше по залу. Проходя возле окон, он пригнулся, чтобы его не заметили снаружи. Наконец юноша добрался до маленькой дверцы в архив и надавил на ручку.

Дверь была заперта.

Симон тихо выругался и проклял собственную тупость. Как можно быть таким наивным, думая, что эта дверь открыта? Она все-таки вела в святая святых города. Разумеется, секретарь ее запирал!

Симон собрался уже возвращаться, но призадумался. У Лехнера все было продумано, и он наверняка позаботился, чтобы хотя бы четверо бургомистров могли войти в архив в отсутствие секретаря. Значит, у каждого из них имелся свой ключ? Вряд ли. Более вероятно, что ключ для остальных секретарь держал где-то здесь. Вот только где?