Дочь музыканта

Музыкант медленно поднимался по лестнице в свою каморку. Ему приходилось останавливаться через каждые две ступени, чтобы отдышаться. Больные легкие всасывали воздух словно нехотя, со свистом, грудь разрывалась от привычной тупой боли, в глазах плавали темные круги. Вдруг герр Брандт услышал чистые звуки скрипки и сразу забыл о своей тяжелой болезни. На мгновение он даже задержал дыхание, прислушиваясь к мельчайшим оттенкам мелодии, которые могло различить лишь чуткое музыкальное ухо.

«Как прекрасно она играет, – с нежностью подумал он, слушая, как плачет скрипка. – Это удивительно, столько силы и чувства в маленьких пальцах. Какой редкий, благородный дар у моей девочки, словно ее душа вселяется в инструмент. Ей суждено стать великой скрипачкой!»

На глазах отца выступили слезы гордости, щеки раскраснелись. В самые горькие времена он не терял надежды на лучшее, и только она одна поддерживала в нем гаснущие силы.

Герр Брандт тихо открыл дверь. В крошечной каморке под самой крышей горела маленькая восковая свеча, тускло освещая убогую обстановку. У пюпитра2 со скрипкой в руках стояла его дочь. Сердце отца, как всегда при ее виде, наполнилось острым счастьем.

Представьте, дорогие читатели, трогательное, хрупкое существо восьми лет от роду, маленькое, худенькое, как тростинка, колеблемая ветром. У девочки были блестящие черные кудри и большие темные глаза, в которых светилось выражение, совсем не свойственное ребенку. В них не было ни простодушия, ни легкомыслия, ни озорства, как у других детей. Эти глаза были серьезны и печальны, как у познавшего жизнь мудреца, а прозрачное бледное личико могло бы принадлежать восковой кукле, которую еще не раскрасили. Такой была маленькая скрипачка. Но послушайте, как она была одета. Если вам кажется, что у нее был красивый костюм, соответствующий ее одухотворенному лицу, то вы ошибаетесь.

Казалось, она только что встала с постели, потому что была одета словно наполовину. На старенькую, не первой свежести, заплатанную полотняную рубашку была накинута выцветшая шаль с бахромой, красная испачканная юбка была чересчур короткой. На худеньких ножках морщинились дырявые черные чулки с подвязками выше колен, а ноги были обуты в огромные туфли. И чулки, и обувь были девочке велики, потому что принадлежали ее покойной матери.

Вы, наверное, сморщили нос, представив костюм Миньоны. Не стоит смеяться над ней! Не забывайте, что Миньона была сиротой и не было на этом свете заботливой материнской руки, чтобы ухаживать за девочкой.

В маленькой каморке музыканта царил беспорядок, повсюду были разбросаны вещи. Кровать никогда не заправляли. На стульях как попало висела одежда, а на крышке старого фортепиано были навалены ноты – целые груды исписанной бумаги с расчерченными линейками и точками. Пауки беспрепятственно плели паутину во всех углах, и ни тряпка, ни веник не тревожили их покоя. Никто не подметал пол и не мыл маленькое квадратное окно.

Раньше комната имела совсем другой вид. Здесь было светло и чисто, и каждый вошедший попадал в дружелюбную атмосферу уюта и семейного согласия. Но два года назад жена герра Брандта заболела и скоропостижно умерла, да и сам он с тех пор, можно сказать, не выздоравливал. Часто ему бывало так худо, что он не мог даже подняться с постели, не то что играть для прохожих в надежде получить несколько монет.

Хозяйство вдовец забросил. Денег всегда не хватало, большая часть скудного заработка уходила на оплату квартиры. Отец с дочерью экономили буквально на всем, даже на еде, не говоря уже об одежде. Единственное, на что герр Брандт не жалел сил и времени, так это на обучение Миньоны музыке. Возможно потому, что им обоим это занятие доставляло огромное удовольствие, как будто уносило их далеко-далеко от суровой действительности. Девочка училась с таким рвением, с таким глубоким пониманием гармонии, с таким искренним усердием, что ее отец только диву давался. Она вполне сносно могла сыграть сложный этюд в том возрасте, когда другие девочки еще играют в куклы. И со временем мастерство Миньоны росло. Если бы ее бедная мать могла слышать игру своей девочки!..

Герр Брандт тряхнул головой, отгоняя горькие воспоминания, и переступил порог.

– Очень хорошо, Миньона, – сказал он, прервав страстный диалог дочери со скрипкой, и устало опустился на кровать.

– Ах, ты вернулся, папочка! – радостно воскликнула девочка.

Она положила скрипку на фортепиано и бросилась к отцу.

– Ты слышал? Правда, сегодня «Серенада» у меня получается лучше, чем вчера? Кажется, пошло, да, папа? – она обхватила руками его колени и радостно улыбнулась, воодушевленная своим успехом.

Отец молча кивнул.

– Я так старалась, папа, так старалась! Ни разу не остановилась, представляешь? Хочешь еще раз послушать?

Он нежно взял лицо девочки в ладони и грустно на нее посмотрел. Думал он о том, что совсем скоро его собственная скрипка навсегда умолкнет.

– Позже, Миньона, не теперь, – сказал он, снова побледнев так сильно, что на висках и на лбу проступили голубые жилки. – Посмотри, что я тебе принес.