Дочь маркиза

На следующий день, 31 марта, в шесть часов утра он и его друзья были арестованы.

Больше всех был потрясен бедный Камилл.

Когда вошли жандармы, он как раз распечатывал письмо, которое начиналось словами:

«Твоя мать умерла!»

Тогда же он узнал, что Дантон тоже арестован.

— Хорошо, — сказал он. — Куда он, туда и я.

Он поцеловал сына — малютку Ораса, который мирно спал в колыбели, и отдался в руки жандармов.

Его препроводили в тюрьму Люксембургского дворца. В тот же час туда привезли Дантона, и они вместе вступили под тюремные своды; первым, кого они увидели, был Эро де Сешель, который в ожидании казни играл с детьми тюремщика.

Он подбежал к Дантону и Камиллу и обнял их.

Весть о том, что Дантон и Демулен арестованы, всколыхнула весь Париж. Камилл Демулен был не в себе; он бился головой об стену, плакал, звал

Люсиль.

— К чему эти слезы? — увещевал его Дантон. — Нас ждет эшафот, пойдем же на смерть с улыбкой.

Из соседней камеры послышался слабый голос.

Там находился Фабр д'Эглантин.

— Кто ты, бедняга, в отчаянии рвущий на себе волосы? — спросил он.

— Я Камилл Демулен, — ответил заключенный.

— Значит, победила контрреволюция? — вскричал Фабр. Нагибая голову при входе в Люксембургскую тюрьму — это приходилось делать дважды только тем, кто шел на смерть, — Дантон прошептал:

— И в такое время я приказал учредить Революционный трибунал. Да простят меня за это Бог и люди.

Второго апреля в одиннадцать часов утра обвиняемые предстали перед судом.

Госпожа Дантон была в тягости, и недомогание помешало ей присутствовать на заседании; вместе с дантонистами судили двух или трех человек, замешанных в грязные денежные махинации; все это было сделано для того, чтобы публика подумала, будто Дантон, Камилл Демулен и Эро де Сешель — сообщники этих негодяев.

Увидев Дантона рядом с мошенниками Делонэ и д'Эспаньяком, секретарь трибунала не сдержался, отбросил свое перо, подошел и обнял Дантона.

— Ваш возраст, ваше имя и адрес? — спросили у него.

— Я Дантон, — ответил он, — мне тридцать пять лет; адресом моим завтра станет небытие; имя мое останется в Пантеоне истории.

Тот же самый вопрос был задан Камиллу Демулену.

— Я Камилл Демулен, — сказал он, — мне тридцать три года; это возраст санкюлота Иисуса Христа.

Из тюрьмы Камилл написал жене два письма; она получила их.

Обезумевшая от скорби, она бродила вокруг Люксембургского дворца. Камилл, прижавшись к решетке, пытался разглядеть ее, все его мысли были лишь о ней и о смерти.

Она обратилась к Робеспьеру; она написала ему, напоминая, что Камилл был его другом, что Робеспьер был свидетелем у них на свадьбе.

Робеспьер не ответил.

Она пришла к г-же Дантон, чтобы уговорить ее пойти вместе к Робеспьеру, пасть перед ним на колени и просить его помиловать их мужей.

Госпожа Дантон отказалась наотрез.

— Даже если бы я была уверена, что это спасет моего мужа, я не пошла бы на это. Когда носишь имя Дантона, лучше умереть, чем позволить унижать себя.

— В вас больше величия, чем во мне, — сказала Люсиль г-же Дантон.

Она ушла от нас в полном отчаянии.

Нет нужды говорить о том, какой им вынесли приговор.

В четыре часа явились подручные палача, они связали осужденным руки и остригли волосы.

Дантон не сопротивлялся; потом взглянул на себя в зеркало.

— Им удалось, — заметил он, — сделать меня еще более уродливым, чем обычно; по счастью, я не предстану в таком виде перед потомками.

Камилл Демулен никак не мог поверить, что Робеспьер дал согласие на его казнь. Когда он увидел, что вошли палачи, он впал в неистовство. Их приход был для него неожиданностью, он набросился на них, стал отчаянно с ними бороться.

Им пришлось повалить его и насильно связать ему руки и остричь волосы. Когда руки Камилла уже были связаны, он попросил Дантона, чтобы тот вынул у него из нагрудного кармана прядь волос Люсиль и вложил ему в руку: Камилл хотел умереть, сжимая ее в руке.

В повозке их было четырнадцать.

По пути Камилл взывал к толпе:

— Народ, ты что же, не узнаешь меня? Я Камилл Демулен! Это я брал Бастилию четырнадцатого июля, это я дал тебе кокарду, которую ты носишь!

Но в ответ на все эти крики толпа осыпала его оскорблениями; Дантон пытался успокоить друга, говоря:

— Умри с миром, и не обращай внимания на этот презренный сброд.

Когда они проезжали по улице Сент-Оноре мимо дома столяра Дюпле, где жил Робеспьер, толпа стала кричать еще громче, но двери и ставни дома были плотно закрыты.

Но Дантон встал в телеге, и все замолчали.

— Как бы хорошо ты ни спрятался, — закричал он, — ты услышишь мой голос! Я потяну тебя за собой, Робеспьер! Робеспьер, ты пойдешь за мной!

Тот и в самом деле услышал его слова; говорят, он опустил голову и сказал:

— Да, ты прав, Дантон, все мы сложим головы за Республику, правые и виноватые. Революция узнает своих сынов по ту сторону эшафота.

Эро де Сешель первым вышел из повозки; но прежде чем ступить на землю, он обернулся и хотел обнять Дантона. Палач не позволил.

— Дурень! — сказал Дантон, — ты не сможешь помешать тому, что через несколько мгновений наши головы поцелуются в корзине.