Дочь колдуньи

Май принес сначала грозы, а затем внезапную нестерпимую жару. Первого числа месяца я сидела в тени дома с ножом для свежевания в одной руке, а другой отгоняла мух, слетевшихся к туше медведя, которого отец завалил в то утро. Он убил его одним точным выстрелом в шею, не повредив голову. Мутные карие глаза были открыты, и казалось, медведь смотрит на меня внимательно и задумчиво, словно ему совершенно все равно, что мы собираемся с ним сделать. Другой охотник стал бы хвалиться, что убил зверя в два раза крупнее себя, да еще выстрелом с расстояния в двадцать футов. Разъяренный медведь способен преодолеть такое расстояние за десять секунд и размозжить охотнику голову — за две. Я слышала, как, подвешивая тушу медведя на крюк, чтобы спустить кровь, отец рассказывал Ричарду об охоте, будто речь шла о паре подстреленных гусей.

У отца с братом ушел почти весь день, чтобы добраться в фургоне до леса Фоллс-Вудс и привезти медведя домой. Отец стоял, подбрасывая дрова в огонь, над которым был подвешен громадный котел, — там будет топиться жир. Медвежатина будет темной и вонючей, но она вялится лучше, чем говядина, и хранится дольше, чем оленина. Из снятой шкуры, когда из нее вычешут колючки, получится теплое зимнее покрывало на постель матери. Отец истово верил в целебные свойства медвежьего жира и использовал его повсюду — от смазки на колеса телеги до компрессов на грудь Тому. Мать добавляла в жир горчичные зерна и доводила его до кипения, а потом накладывала эту вонючую смесь на грудь брата и закутывала его овечьей шкурой. Вскоре волдыри зарубцевались, и ему стало легче дышать.

Я подняла голову, чтобы украдкой взглянуть на Ханну, которая играла неподалеку в тени, и увидела, что Том с матерью рыхлят мотыгами землю в огороде. Они сажали кукурузу, фасоль и тыкву — все рядом друг с дружкой на грядках. Кукуруза вырастет, и у нее будут длинные прямые стебли. Фасоль обовьется вокруг стеблей и потянется к солнышку, а тыква будет созревать в тени. Том посмотрел на меня и улыбнулся, но глаза у него были как у сына Авраама на алтаре — в них было доверие, но и понимание того, что жертва должна быть принесена. За последние несколько месяцев он сгорбился и сильно похудел — кости на запястьях так и торчали. Если бы преподобный Дейн и вдова Джонсон не оставляли моим родным еду на пороге, они умерли бы с голоду.

Позади медленно шел Эндрю. Он бережно клал драгоценные семена на грядку и вдавливал их в землю непослушным пальцем. За работой он напевал слабым тонким голосом песенку, которую много раз слышал от матери:

Одно сгрызет белка, одно ворон склюет,
Одно съест червяк, а одно прорастет.

Заболев оспой, он три месяца находился между жизнью и смертью. На его лице навсегда останутся отметины, говорящие окружающим, что оспа для него теперь не опасна. Он и до болезни-то не отличался большим умом, а теперь стал соображать еще медленнее, и его мысли разлетались, как стая птиц, прежде чем он успевал закончить фразу. Эндрю часто замолкал на полуслове и уходил, оставляя собеседника в недоумении относительно того, что он хотел сказать или сделать.

Я сидела и смотрела на свои руки, блестящие и скользкие от жира, и вспоминала руки Маргарет. Как она клала их на мои, когда мы сидели рядышком за шитьем. Отец окликнул меня и велел заканчивать работу. Я отмахнулась от надоедливых мух, глубоко вонзила нож в жилистые мышцы медведя и отрезала очередной кусок жира. Глядя на шерсть, отделенную от окровавленной плоти, я вспомнила свой сон об индейцах, склонившихся над постелью Эндрю. В ту минуту я точно знала, что именно Эндрю привез заразу в Андовер. Тринадцать человек, включая мою бабушку, сошли в могилу с розовым подвенечным букетом дьявола на теле.

Городская управа постановила, что мы должны покинуть Андовер по истечении карантина, но преподобный Дейн встал грудью на нашу защиту, ведь последней волей бабушки было, чтобы мы остались и работали на ферме Аллена. Поскольку Аллен был старожилом поселения и за нас хлопотал преподобный Дейн, отцы города нехотя пошли ему навстречу. Но дело было еще и в том, что мать наотрез отказалась уезжать. Упрямство матери вскоре станет поперек горла всем нашим соседям, а в особенности новому молодому пастору Андовера — преподобному Томасу Барнарду. Долгое время он не мог дождаться, когда старик уступит ему свое место, и сокрушался, видя, как год за годом преподобный Дейн поднимается на кафедру и читает проповеди прихожанам, отнимая у молодого священника половину его жалованья. Если вам понадобится найти доказательства, что пастор — человек со своими недостатками, а вовсе не безгрешный святой, отнимите у него половину жалованья.

На похоронах бабушки преподобный Барнард сказал матери:

— Хозяйка Кэрриер, как говорится в Послании к Римлянам, «противящийся власти противится Божию установлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение».

Не задумавшись ни на секунду, моя мать холодно ответила: