Дочь колдуньи

Роберт Рассел остался нашим другом и вместе с женой часто приходил нам на помощь во время жатвы, сева или болезни. Мечта Роберта о сыновьях исполнилась. У них с бывшей вдовой Фрай один за другим родилось пятеро сыновей. Меньше чем через два года после нашего освобождения Ричард женился на бледной робкой племяннице Роберта — Элизабет Сешенз.

В конце того года из старой Англии в новую перебросилась оспа, и многие пали ее жертвами. Нас она обошла стороной, но в декабре от этой болезни умерла королева Мария, правившая Англией и всеми ее колониями.

В начале августа 1695 года Маргарет взяли в плен индейцы-вабанаки. Небольшой конный отряд вабанаки подошел к селению. На них были надеты длинные плащи и шляпы, и потому их приняли за жителей соседнего городка. Тетя, так же как и десять или двенадцать других жителей той части Биллерики, была зарублена. Рядом с тетиной могилой положили надгробный камень и для моей кузины, так как считали, что, хотя ее тело не было найдено, душа ее должна была отлететь в минуту пленения. Мне сказали, что место для могил выбрали красивое, но я никогда там так и не побывала. После этого несчастья я много лет видела Маргарет во сне, и каждый раз она была жива.

В 1701 году отец, которому исполнилось семьдесят пять лет, начал надолго уезжать в Колчестер, что в Коннектикуте. Иногда он брал с собой Ричарда, иногда Тома. Там он строил большой дом для детей и внуков. Позже Том и даже Эндрю женятся, и у троих моих братьев вместе будет двадцать девять детей. Прежде чем у Тома родится сын, у него будет пять дочерей. Одну из них он назовет в мою честь. А четвертой дадут имя Марта. Том единственный, кто дал это имя своему ребенку. Думаю, мы все боялись потерять ее снова, если девочка не выживет.

В возрасте двадцати трех лет вместе с отцом, братьями и их женами я переехала в Коннектикут. Туда же я увезла и красную книгу матери. Однажды вечером несколько лет назад я выкопала ее из земли. Книга, обернутая в несколько слоев клеенки, в общем не пострадала. Раскрыв книгу, я увидела почерк матери, изящный и убористый, однако я тотчас ее захлопнула, ибо не была еще готова прочесть то, что там было написано.

В Колчестере мы построили два дома, и вскоре я встретила своего будущего мужа. В сентябре 1707 года я стала Сарой Кэрриер Чапмен и через несколько месяцев поняла, что готова прочитать книгу. Мне казалось, я достигла того возраста, когда смогу вынести груз этого повествования. Но когда я положила книгу себе на колени, я почувствовала, как мною овладевает страх, и просидела несколько часов с закрытой книгой в руках. Меня пугало, что прочитанное может повлиять на те добрые отношения, которые сложились у меня с отцом, или как-то изменить мою память о матери. А поскольку я ждала ребенка, то прислушалась к словам повитухи, уверявшей, что страшные рассказы могут сказаться на здоровье малыша. Я убрала книгу на чердак, в старый дубовый сундук отца, и, хотя часто думала о ней, чье-то рождение, смерть или разбивка участка не давали за нее взяться.

В 1711 году Законодательное собрание колонии Массачусетского залива постановило отменить судебные решения о лишении гражданских и имущественных прав несправедливо осужденных. В качестве возмещения за смерть матери отец получит от суда немногим больше семи фунтов английскими деньгами — стоимость еды и кандалов. Одним словом, покрывались убытки, которые он понес в связи с ее содержанием в тюрьме. Отмена судебного решения о лишении гражданских и имущественных прав означала, что обвинительный приговор потерял законную силу. Девять осужденных женщин не получили компенсаций. Отобранные у них добротные дома и хорошие земельные участки возвращены не были. Весной 1712 года мы приехали в Андовер получить компенсацию и увезти на двух фургонах то, что еще оставалось в доме и в амбаре. В последний раз мы посетили могилу матери на большом лугу, где камни заросли травой, и посадили розмарин, чтобы он давал аромат летом и отмечал это памятное место зимой.

Отец умер в возрасте ста девяти лет в середине мая 1735 года. Его пережили пять детей, тридцать девять внуков и тридцать восемь правнуков. Он все чаще и чаще сбивался на валлийский язык, как нередко случалось в то время со стариками-валлийцами. Седина почти не тронула его волосы, он ходил с прямой спиной и уверенной походкой. Бывало, он ходил за шесть миль пешком до нашего ближайшего соседа, хворого вдовца, с мешком зерна на спине. В день смерти он был против обыкновения возбужден, не находил себе места и потирал суставы на руках, будто они у него болели. Он не жаловался, не морщился от боли. Только сказал мне тихо на валлийском: «Henaint ni thow ay heenan», что означало: «Старость приходит не одна».