Я понимаю, что по-прежнему не могу взять себя в руки от того, как много она уже знает.
– Да.
– И он был несказанно рад известию?
– Да, ваше величество.
– Ну, с таким знатным наследством он будет рассчитывать на мальчика, графа, – с удовлетворением замечает она. – Это дитя станет благословением для вас обоих.
– Если родится девочка, не соблаговолите ли вы стать ее крестной? – Протокол обязывает меня задать этот вопрос. Передо мной королева и родственница, и она тоже обязана согласиться. Я не чувствую к ней никакой любви или симпатии и в этот момент всерьез не допускаю мысли о том, что она благословит меня или моего ребенка. Но увидев, с каким добрым выражением на лице она мне кивает, я с великим удивлением слышу:
– Да, с удовольствием.
Я поворачиваюсь так, чтобы меня слышали ее фрейлины, среди которых, низко наклонив голову над шитьем, сидит моя сестра. Изабелла старается сделать вид, что она не слышала этого разговора, но мне хочется верить, что она мечтает со мной поговорить. Не может быть такого, чтобы моя сестра осталась равнодушна, узнав, что я беременна первым ребенком.
– Если у меня родится девочка, я назову ее Елизавета Изабелла, – говорю я достаточно громким голосом, чтобы мои слова долетели до ее ушей.
Сестра отвернулась к окну, глядя на кружащийся за окном снег и делая вид, что происходящее ее никак не касается, но, услышав собственное имя, она поворачивается в нашу сторону.
– Елизавета Изабелла? – повторяет она. И это были первые слова, которые она сказала мне с той встречи при дворе, куда я предстала уже в качестве тайной жены Ричарда.
– Да, – громко подтверждаю я.
Она приподнимается со своего кресла, затем опускается на него снова.
– Ты назовешь свою дочь Изабеллой?
– Да.
Я вижу, как она заливается краской, затем наконец поднимается на ноги и идет навстречу мне, чтобы отвести в сторонку от фрейлин.
– Неужели ты назовешь ее в мою честь?
– Да, – просто отвечаю я. – Ты будешь ее тетушкой, надеюсь, ты будешь любить ее и заботиться о ней, как о родной. И… – Я колеблюсь. Разумеется, Изабелла, как никто другой, знает, как меня страшат предстоящие роды и почему. – И если со мной что-нибудь случится, то я надеюсь, что ты вырастишь ее как свою дочь… и расскажешь ей о нашем отце, Иззи. И обо всем, что с нами случилось. О нас, о том, как между нами все пошло прахом…
На мгновение лицо Изабеллы искажает судорога, когда она пытается сдержать слезы. Потом мы бросаемся друг к другу в объятия, плача и одновременно смеясь.
– Ох, Иззи, – шепчу я. – Как же мне тяжело было злиться на тебя!
– Прости, Энни, мне так жаль, так жаль! Мне не следовало так поступать. Я не знала, что мне делать, все произошло так быстро. Нам надо было получить наследство… а Джордж сказал… и еще ты сбежала…
– И ты меня прости, – говорю я. – Я знаю, что ты не могла пойти против мужа. Теперь я это понимаю.
Она кивает. Ей не хочется говорить о Джордже. Жена должна повиноваться мужу, она дает клятву об этом пред лицом Господа у алтаря, и мужья требуют исполнения этого долга в полной мере, получая абсолютную поддержку и священников, и общества. Изабелла является такой же собственностью Джорджа, как его слуга или лошадь. Я тоже давала клятву верности Ричарду, как своему лорду, и на самом деле я мало чем отличаюсь от той самой кухонной прислуги. Женщина должна повиноваться своему мужу, как раб повинуется своему господину: так устроен мир и так заповедовал Господь. И не имеет значение, прав ли муж и видит ли его ошибки жена.
Изабелла робко протягивает руку к моему животу. Я принимаю ее руку и даю ей почувствовать, как раздался мой живот под складками юбок.
– Энни, ты уже такая большая! Ты хорошо себя чувствуешь?
– Сначала меня тошнило, но теперь все хорошо.
– Поверить не могу, что ты мне сразу об этом не сказала!
– Я хотела, – признаюсь я. – Правда, очень хотела. Только не знала, как начать.
Мы вместе отворачиваемся от придворных особ.
– Ты боишься? – тихо спрашивает она.
– Немного, – отвечаю я, но вижу, насколько тяжел ее взгляд. – Очень боюсь. – Мне приходится это признать. Некоторое время мы молчим, обе вспоминая каюту в раскачивающемся на волнах корабле, и крик моей матери, велящей мне вытащить ребенка из утробы сестры, и ужас от того, как поддается моим усилиям маленькое тельце. Образы, мелькающие перед моими глазами, настолько живы, что я чувствую, как подо мной подкашиваются ноги, словно я снова нахожусь на палубе корабля, пляшущего на волнах. Она берет меня за руки, и мне снова кажется, что мы только что пристали к берегу и я рассказываю ей о маленьком гробе, который мать отдала на волю волн.
– Энни, нет причин думать, что с тобой что-то будет не так, – искренне говорит она. – Почему ты думаешь, что с тобой произойдет то же, что и со мной? Мне было так больно и плохо из-за того, что я была в открытом море во время шторма и мне угрожала опасность. Ты же будешь в безопасности, и твой муж…