Дочь кардинала

– Кто-нибудь знает, что ты здесь?

Я чувствую, как забилось мое сердце от этого заговорщического вопроса.

– Нет.

Он улыбается.

– Сколько у тебя времени?

– Наверное, около часа.

Он увлекает меня в тень беседки, где темно и холодно, но густые зеленые ветви заботливо ограждают нас от досужих взглядов. Кто угодно мог выйти ко входу круглой аллеи, в центре которой стояла беседка, и увидеть нас, и мы укрылись под сенью маленького зеленого шатра. Я поглубже запахиваю плащ и сажусь на каменную скамью, глядя на Ричарда с ожиданием.

Он смеется, видя восторг на моем лице.

– Я должен знать, чего ты хочешь, прежде чем что-либо предлагать.

– Зачем тебе вообще что-либо мне предлагать?

Он пожимает плечами:

– Твой отец был хорошим человеком и хорошим опекуном для меня, когда я жил у него. Я с детства вспоминаю о тебе с нежностью. Я был счастлив в твоем доме.

– И ради этого ты меня спасешь?

– По-моему, у тебя должна быть свобода выбора.

Я смотрю на него с недоверием. Должно быть, он считает меня дурочкой. Не думал же он о моей свободе, когда вел моего коня в Вустер, чтобы передать меня в руки Изабеллы и Джорджа.

– Почему же ты тогда не отпустил меня к матери, когда приехал за Маргаритой Анжуйской?

– Тогда я не знал, что они будут держать тебя как пленницу. Я думал, что везу тебя к твоей семье, в безопасное место.

– Это все из-за наследства, – говорю я ему. – Пока я у них в руках, Изабелла может претендовать на все наследство, которое дает нам мать.

– И пока твоя сестра не выражает протеста, они могут держать твою мать в этом аббатстве, сколько им будет угодно. Джорджу отходят все земли вашего отца, и если Изабелла получает все имущество вашей матери, то все имущество вашей состоятельной семьи снова вернется в одни руки, но руки только одной из сестер Уорик, Изабеллы. А ее состояние попадет в крепкие руки Джорджа.

– Мне не дозволяется даже заговорить с королем. Как же мне тогда выразить свое прошение?

– Я мог бы стать твоим заступником, – медленно произносит Ричард. – Но только если ты захочешь, чтобы я тебе служил. Я мог бы поговорить с королем от твоего имени.

– Зачем тебе это?

В ответ он улыбается, и в его темных глазах я вижу целый манящий мир.

– А ты сама как думаешь? – тихо спрашивает он.

«А ты сама как думаешь?» Эти слова следуют за мной неотвязно, как серенада, пока я бегу из холодного сада в комнаты Изабеллы. От холода у меня замерзли руки и покраснел нос, но этого никто не замечает. Я быстро скидываю плащ и усаживаюсь к камину, словно бы слушая их болтовню о нарядах. И все это время в моей голове бьется только одна мысль, выраженная словами: «А ты сама как думаешь?»

Настало время одеваться к ужину. Я должна дождаться, пока служанки Изабеллы зашнуруют ее корсет. В мои обязанности входит передать ей флакон с духами и открыть шкатулку с украшениями. В кои-то веки я служу ей без горечи и обиды. Я даже не замечаю, что она просит жемчужное ожерелье, затем передумывает, а затем снова просит подать ей жемчуг. Меня совершенно не трогает тот факт, наденет ли она сегодня жемчуг, который у кого-то украл ее муж. У меня она больше ничего украсть не сможет, потому что у меня появился защитник.

У меня теперь есть заступник, и он тоже брат короля, как и Джордж. Он тоже принадлежит дому Йорков, и мой отец любил его и учил, как родного сына. И так вышло, что он идет в очереди по праву наследия вторым, после Джорджа, но любим королем гораздо больше, чем Джордж, потому что он более постоянен и верен королю, чем Джордж. Если бы вам пришлось выбирать между братьями Йорк, то вы бы непременно заметили, что из них Джордж был самым красивым, Эдуард – самым обаятельным, а Ричард – самым верным.

«А ты сама как думаешь?» Задавая свой вопрос, он хитро улыбнулся, и его темные глаза так блестели, что мне почти показалось, что он мне подмигнул, почти как тонкой шутке, понять которую могли только мы вдвоем. Как будто мы хранили какой-то удивительный секрет, некую чудесную тайну. Мне тогда казалось, что я проявляю ум и осмотрительность, спрашивая его, зачем ему оказывать мне помощь. А он посмотрел на меня так, словно бы мне и без того был известен ответ на мой вопрос. И было что-то в самом вопросе, в том, как блестели его глаза, что вызывало у меня непреодолимое желание смеяться. Даже сейчас, когда моя сестра поворачивалась так и эдак перед серебряным зеркальцем ручной работы, а затем кивала мне, чтобы я застегивала на ней украшения, мои щеки розовели от воспоминания об этих словах.

– Да что с тобой такое? – холодно вопрошает она, встречаясь взглядом с моими глазами в холодном зеркальном отражении.

И я тут же одергиваю себя:

– Ничего.