Дочь кардинала

По правилам старшинства мы часто должны ходить непосредственно за ней, и тогда она ведет себя так, будто не видит нас, обращаясь к другим дамам поверх наших голов. Если, кроме нас, рядом с ней никого нет, она делает вид, что совершенно одна. Когда мы несем ее шлейф, она идет быстро, словно позади никого нет, и мы должны прикладывать все усилия, чтобы поспеть за ней, выглядя при этом до крайности глупо. Передавая нам перчатки, она даже не смотрит в нашу сторону, не заботясь о том, готовы ли мы их принять или нет. Когда я роняю одну из них, она даже не снисходит до того, чтобы это заметить, будто бы предпочитая оставить драгоценную надушенную и украшенную богатой вышивкой перчатку лежать в грязи тому, чтобы попросить ее поднять. Когда мне приходится ей что-то передавать, например книгу или прошение, она принимает это у меня так, словно предмет сам необъяснимым образом возник из воздуха. Если я передаю ей букетик цветов или носовой платок, она берет их у меня из рук так, чтобы ни в коем случае не коснуться моих пальцев. Она никогда не просила нас подать ей молитвенник или четки, и я не смею сама предложить их поднести, страшась, что она сочтет, что я осквернила их своими окровавленными руками.

Изабелла теперь постоянно бледна и угрюма и все время молчит, даже если сидящие вокруг нее дамы весело щебечут. Чем сильнее становится заметен живот Изабеллы, тем меньше поручений дает ей королева, но причина такой деликатности состоит вовсе не в заботе или сострадании к ней. Однажды в презрительном полуобороте к нам она заявляет, что Изабелла больше не в состоянии ей услужить и вовсе не годится на роль фрейлины, как и на любую другую: она только и может, что рожать потомство, подобно свинье. Изабелла так и остается сидеть, прикрывая руками выдающийся вперед живот, словно пытаясь его спрятать, укрыть от недоброго взгляда королевы.

Но я все равно не могу относиться к королеве как к врагу, потому что не могу избавиться от впечатления, что она права, а мы не правы и что ее явное пренебрежение нами было заслуженным благодаря действиям нашего отца. Я не могу на нее сердиться, мне слишком стыдно. Когда я вижу, как она улыбается дочерям или смеется с мужем, я вспоминаю, как впервые увидела ее и как она показалась мне самой красивой женщиной на свете. Она по-прежнему кажется мне самой красивой женщиной на свете, только вот я больше не восторженная маленькая девочка. Теперь я дочь ее врага и убийцы ее отца и родного брата. Я глубоко, искренне сожалею о том, что случилось, но сказать ей об этом не могу, да и она мне ясно дает понять, что не станет меня слушать.

После месяца такого существования я понимаю, что не могу есть за одним столом с остальными дамами, потому что еда встает мне поперек горла. Я не могу спать по ночам и никак не могу согреться в продуваемой свистящими сквозняками спальне. У меня дрожат руки, когда мне приходится что-то передавать королеве, а мои вышивки и вовсе безнадежны, а льняная канва сплошь покрыта пятнами крови от того, что я постоянно колю иглой пальцы. Я спрашиваю мать, не могу ли я вернуться в Уорик или хотя бы в Кале. Я рассказываю, что чувствую себя больной и жизнь здесь, при дворе, в окружении врагов, лишь делает это состояние еще тяжелее.

– Не смей жаловаться, – одергивает она меня. – Я сижу возле ее матери за обеденным столом, и каждый раз у меня все внутри покрывается льдом от злого колдовства этой ведьмы. Твой отец рискнул всем и проиграл. Он не смог держать короля узником в своей собственной крепости, потому что его не поддержал бы никто из лордов, а без их поддержки ничего было нельзя сделать. Нам еще повезло, что король не приказал его казнить, вместо этого поместив нас в очень хорошее место: в свой дворец, признав брак твоей сестры с его братом и помолвку твоего кузена Джона с дочерью короля. Мы близки к трону и можем стать еще ближе. Служи королеве и будь благодарна ей за то, что твой отец не окончил свои дни на плахе, как ее отец, и надейся, что он найдет для тебя хорошего мужа, а королева одобрит его выбор.

– Я не могу, – слабо возражаю я. – Правда, миледи мать, не могу. Дело не в том, что я не хочу или что осмелюсь ослушаться вашего приказа или веления отца, но я просто не могу этого делать. У меня подгибаются колени, не давая мне идти следом за ней. Я не могу есть, когда она смотрит на меня.

И тогда мать поворачивается ко мне своим каменно-неподвижным лицом.

– Ты происходишь из знатной семьи, – напоминает мне она. – Твой отец пошел на огромный риск ради благополучия этой семьи и ради блага твоей сестры. Изабелле очень повезло, что он счел ее достойной таких усилий. Сейчас мы можем находиться в несколько стесненных обстоятельствах, но это не навсегда. Ты должна показать отцу, что ты тоже стоишь того, чтобы ради тебя предпринимались усилия. Ты должна будешь дорасти до своего призвания, Анна, сейчас тебе нельзя быть слабой или больной. Ты была рождена, чтобы стать великой женщиной, девочка, – так стань же ею.

Она видит, что я бледна и дрожу.