Дочь императора

– О! Если бы это был Флориан, – сказала графиня. Вместо Гейерсберга на пороге появилась Сара. Она заперла за собой дверь и положила ключ в карман.

Зловещее выражение торжества блистало в ее глазах.

– Опять эта фурия! – вскричал граф, заслоняя собой жену.

– Наконец-то! – прошипела Сара. – Наконец! Опять ты в моей власти, и на этот раз, клянусь тебе, сам ад не освободит тебя от казни, которую я приготовила тебе.

– Не приближайся, злодейка! – сказал ей граф. – Иначе, клянусь, мой кинжал отплатит тебе за твою дерзкую смелость.

– Мой друг, не раздражай ее, – шептала графиня. – Старайся выиграть время, чтобы Флориан мог поспеть.

– Э! Да вы спокойнее, чем я думала, – заметила Сара. – Вы думали о вашем друге Флориане? Неправда ли? Безумцы!.. Если он придет, то поздно. Пока он собирает своих ландскнехтов, чтобы спасти вас и ваших друзей от руки Иеклейна, я приготовила вам мщение. Под вашим покоем находятся две большие комнаты, где сложено сено и дрова… В эти связки хвороста и соломы я бросила несколько горящих головней. Потом плотно заперла двери и бросила ключ в ров… Понимаете ли вы теперь, что вас ждет?

Маргарита побежала к двери налево. Увидев, что дверь заперта и ключа от нее нет, она с отчаянием посмотрела на небо и возвратилась к графу.

– Заперта! – вскричал граф. – Может быть Флориан…

– Нет, государь мой, – отвечала Зильда, – это по моему приказанию заперты обе двери… Теперь они не отворятся ни для Флориана, ни для вас. Мы здесь в Могиле и не выйдем из нее, пока эти толстые стены не разрушаться в пылающем горниле, которое горит и клокочет под моими ногами.

Дым с искрами начинал уже проходить сквозь Половицы.

– Пресвятая Дева! Сжалься над нами, – вскричала графиня.

– Маргарита! Бедное дитя! – в отчаянии шептал граф.

– Вот уже дым и искры, – сказала Сара… – Скоро будет и пламя… О! Это будет прекрасное зрелище! Великолепный костер, вполне достойный благородного графа Гельфенштейна и августейшей дочери нашего императора!

– Низкое создание! – произнес Людвиг.

– Как вы находите мое мщение, ваше сиятельство? – спросила колдунья. – Вы нам обеим клялись быть верным до гроба, никогда не покидать нас… Благодаря мне вы сдержите обе ваши клятвы… Мы все трое погибнем вместе. Наши тела будут обвиты одним огненным саваном. Мы умрем вместе и наш прах будет покоится под одними развалинами! Завтра, может быть, найдут под тлеющими останками вашего замка несколько почерневших и обгоревших костей… Но скажите мне, благородная дама, как вы думаете; сумеет ли самый опытный герольд императорского двора отличить кости графини Гельфенштейн от костей колдуньи Зильды?

– О! Ужасно! – шептала графиня, закрывая лицо руками.

– Видите ли, – продолжала Зильда, – меч и огонь умеют сравнивать самый горделивый замок с самой убогой хижиной… Они, как смерть, умеют все равнять… Со всеми вашими титулами, со всем вашим могуществом будет тоже, что с этим дымом… Едва потухнет огонь и остынет пепел, все исчезнет.

Настала минута гробового молчания.

– Послушайте! – вскричала Маргарита. – Кажется, я слышу…

Они стали прислушиваться, но все было тихо.

– Ничего!.. – уныло произнесла она. – Я ошиблась, это шум пламени… Людвиг, нам нужно покориться воле Божией.

– Покориться! – произнес граф. – О! Если бы я был один! Но ты, Маргарита, такая молодая, прекрасная, любимая, и видеть, как ты погибнешь такой ужасной смертью… и не быть в состоянии спасти тебя? О, если бы прежде, чем умереть, я мог хоть задушить своими руками этого демона, который издевается над нами в минуту смерти!..

Он хотел броситься на Сару, но силы изменили ему.

– Ах, предоставь это презренное создание Божьему правосудию, – сказала графиня, удерживая его. – Несмотря на ее торжествующие речи, она еще несчастнее нас.

– Я! – вскричала Зильда. – А! Вы еще, кажется, насмехаетесь!

– Бог избавляет нас от несчастья пережить друг друга, и дозволяет нам соединить наш последний вздох, – говорила Маргарита… – Мы умрем друг подле друга, рука об руку, с молитвой и прощаньем на устах, с надеждой соединиться в лучшем мире… Эта же бедная безумица напрасно старается упиться своим мщением: радости в нем она не нашла…

Маргарита была так прекрасна в эту минуту, что граф, забыв ожидающую их гибель, любовался ею.

– Приди в мои объятия, моя прекрасная и храбрая Маргарита, – сказал он, привлекая ее на свою грудь. – Храбрость и гордость твоих предков блистают в твоих глазах. О! Ты права! Пускай приходит смерть, мы не боимся ее.

Увидев их в объятиях друг друга, Сара поднесла руки ко лбу с неописанным выражением бешенства и отчаяния.