Дочь Голубых гор

Лошади перешли на шаг, и Кажак велел Эпоне спешиться, чтобы серый мог передохнуть. Он с изумлением посмотрел на ее светлые, с рыжеватым отливом волосы. Эта женщина считает, что она могла бы ездить на лошади. Что сказали бы его люди, если бы слышали это нелепое утверждение?

При этой мысли он тихо рассмеялся.

Эпона шла рядом с жеребцом, время от времени поглаживая его холку. Он явно привязался к ней: косил глазами в ее сторону или тянул ухо, чтобы слышать ее голос. Между ними установились такие же дружелюбные отношения, какие были у нее с тягловыми пони Туторикса. Но пони с их кротостью, свойственной охолощенным животным, очень сильно отличались от этого коня.

Скифский конь был стремителен, как небесный огонь; все кругом неудержимо притягивало его внимание; своим любопытством он вполне мог бы сравниться с Эпоной; под его шелковистой шкурой скрывался кипучий темперамент. По сравнению с кельтскими пони скифские лошади отличались исключительной чувствительностью. Серый чутко воспринимал настроение всадника, он был как бы продолжением человеческого тела. Он мог с гордым вызовом брыкаться и вставать на дыбы, но очень быстро успокаивался и тыкался мордой в ладонь Эпоны, которая угощала его сорванным клевером.

Конь был как бы посланником Моря Травы, и никогда еще Эпона не чувствовала такого притока жизненных сил. Наблюдая за ним, девушка думала, что у кельтов нет ничего, что могло бы сравниться с этим скифским сокровищем.

Но, когда они сделали привал, поели плохо высушенного мяса и трудно перевариваемого хлеба, она с тоской вспомнила о Голубых горах, о вкусной еде, разнообразно приготовленной.

Она успокоила себя мыслью, что у себя дома скифы, несомненно, питаются лучше. Не может же целый народ существовать, подкрепляя свои силы лишь той жалкой едой, какую эти люди везут в торбах.

Дальнейший их путь лежал по низкой, болотистой равнине: здесь они видели синих цапель и белых аистов; в грязи росли высокие травы; Кажак с презрением сказал, что их едят «эти крестьяне. Едят траву, как лошади».

Растения были зеленые, сочные. Проезжая мимо, Эпона поглядывала на них жадными глазами

Они достигли Тисы, меньшей, чем Дунай, реки; в это время года она сильно обмелела, и они без труда переехали через нее. Они ехали, останавливались на привал и вновь ехали, и Кажак уже много раз входил в Эпону. В ней постепенно разгоралась чувственность, и с каждым разом она ощущала все большее наслаждение. Верховая езда также способствовала разгоранию чувственности. Когда она сидела на широком мускулистом крупе, тепло коня разогревало ее кровь. Всеми порами кожи она воспринимала ауру, исходившую от всех существ противоположного пола, – будь то человек или жеребец.

Сидя на жеребце, она думала о Кажаке. Лежа в объятиях Кажака, она представляла себе, будто едет на жеребце. По временам в ее воображении всадник и конь сливались в одно цельное существо, воплощение красоты и силы, стиравшее разделительную черту между животным и человеком. Ее женское начало испытывало удовольствие, стушевываясь перед их мужским началом.

Постепенно она смирялась с безвкусной едой и необходимостью спать на твердой земле. В конце концов, это было такой же неотъемлемой частью их жизни, как солнце, ветер и бесконечная езда, езда.

Однажды на изрытой глубокими колеями дороге, идущей вдоль пересохшего речного русла, они настигли вереницу телег, нагруженных товарами. Обоз был небольшой, и на этот раз Кажак не колеблясь проехал вперед и приветствовал его начальника. На первой повозке ехал темноволосый человек с удлиненным черепом и правильными чертами лица: едва взглянув на него, можно было безошибочно сказать, что это фракиец. Однажды в Голубых горах фракийцы вместе с Туториксом сидели вокруг пиршественного костра; Эпона и другие дети, подкрадываясь к костру, наблюдали за ними, передразнивали их походку и интонации их речи.

«Я продам тебя в рабство фракийцам», – пригрозил ей Кажак.

ГЛАВА 17

Возницы были одеты в суконные накидки с капюшонами, которые в этот теплый, солнечный день были откинуты назад. Хотя телег было и не очень много, фракийцы по своему обычаю ехали под шумную музыку; на третьей телеге, вместе с возницей, сидел человек с лирой: перебирая струны, он пел какую-то дорожную песню. Певец он был не очень вдохновенный, к тому же, как и все, устал после долгого пути. Остальные возницы лишь изредка подпевали ему.

Рядом с торговцами, в их телегах, лежали копья, но у них не было обычной вооруженной охраны. Поэтому они отчаянно торопились в ближайший торговый центр, надеясь продать там достаточное количество товаров, чтобы нанять себе новых стражников взамен тех, что они потеряли в пути.