Дочь Голубых гор

Скифы прежде всего позаботились о своих лошадях, найдя для них лучшее, какое было поблизости, убежище.

– Говорят, здешних местах ветер иногда валит волов, – объяснил Кажак Эпоне. – Здесь сильные, очень сильные бури, сильнее людей. Ваш рогатый жрец называл бы их священными, да? Сильнее людей.

Эпона помогала ему развьючивать встревоженного жеребца.

– Буря – это просто одно из проявлений настроения Матери-Земли, – ответила она. – Поэтому не надо бояться бурь: в моем племени есть люди, которые умеют их обуздывать и даже использовать в своих целях.

Кажак поднял брови.

– Ты шутишь?

– Я говорю правду.

– А сама ты умеешь это делать? – Впервые она уловила нотки уважения в его голосе. Ее так и подмывало сказать, да, умею. Ведь она обладает прирожденным даром друидки. Так, по крайней мере, считают друиды.

– Нет, – ответила она. – Я не умею управлять погодой. Это могут делать лишь друиды, но даже и их власти над погодой есть границы.

– Кажак не может менять погоду, – сказал он Эпоне, вынимая какой-то сверток из вьюка, – но он может останавливать дождь. – Он поднял промасленную шкуру, такую тонкую, что ее можно было складывать как ткань. Из этой шкуры и валяющихся на земле сучьев он быстро соорудил шатер и показал жестом Эпоне, чтобы она воспользовалась этим укрытием. Такие же шатры сооружали вокруг них и другие скифы.

Буря уже настигла их, и начался ливень.

– Ходи внутрь, – сказал Кажак девушке. – Обсыхай.

Она вползла в шатер на четвереньках, и он последовал за ней. Им было тесно вдвоем в маленьком шатре, но Кажак был прав. После того как они укрылись еще и медвежьей шкурой, которую носила Эпона, они были надежно защищены от дождя. Большие капли, стучавшие по шатру, так и не могли проникнуть внутрь.

Кажак облегченно вздохнул.

– Хорошо?

Их тела в этом маленьком пространстве были тесно прижаты друг к другу. Его тело своим жаром гнало прочь холод и сырость. Лежать рядом с ним было все равно, что лежать рядом с прикрытым валежником костром.

Мокрые одежды прилипли к телу Эпоны, казалось, она продрогла до самых костей. Чтобы согреться, она прильнула плотнее к скифу. Дождь захлестал еще сильнее. Яростно завывал ветер, но Кажак так умело поставил шатер, что ветер так и не мог сорвать его кожаную крышу.

Эпона остро ощущала близость Кажака: сейчас он переполнял собой весь ее внутренний мир. Она и сама не знала, что чувствует по отношению к нему. Благодаря ему она спаслась от жизни, которую ведут друиды, но что ее ждет впереди, какая жизнь?

Кажак не похож ни на одного из знакомых ей мужчин. Его обычно веселый, жизнерадостный вид обманчив, нередко им владеют мрачные мысли, а бурный темперамент прорывается дикими вспышками гнева. Бывает, уходит в себя и по полдня сидит на коне, не оборачиваясь, не делясь ни своими мыслями, ни чувствами, и тогда Эпоне кажется, будто она держится не за живого человека, а за деревянного истукана.

Но сейчас в этом маленьком шатре он отнюдь не походил на деревянного истукана, и в нем не было никакого отчуждения. У него было большое – больше, чем она думала, – теплое тело, живая плоть и кровь.

– Ты теперь тепло? – спросил он тоном, полным искренней заботы.

– Да, твой дух щедр и великодушен.

Он не понял смысла этих благодарственных слов.

– Дух? Нет никакой дух. Есть только тело. Твое теплое тело. Мое теплое тело. В холодный дождь каждому человеку нужен брат, чтобы согреться.

«Брат?» – мысленно удивилась она.

– Я тебе не брат, – сказала она.

Кажак сказал так тихо, что в шуме дождя она едва его расслышала, хотя он и поднес губы к самому ее уху.

– Ты смотришь прямо глаза Кажаку, Кажак смотрит твои глаза. И оба что-то чувствуем. Такое бывает только с братьями. С друзьями. Это то, что ты называешь «священным». – Он неловко переменил положение тела. – Ты… Кажак не понимает, – сказал он, и она почувствовала недоумение в его голосе.

Эпона с сожалением взглянула на этого человека, столь озадаченного тем естественным обстоятельством, что его дух общается с другим духом.

– В моем племени, – сказала она, – мужчины и женщины часто встречаются глазами и тоже что-то чувствуют.

– Но женщина не может быть братом, – сказал он, упрямо повторяя то, в чем был полностью уверен.

– В этой жизни я рождена женщиной, – ответила она, – но, если ты согласишься, я могу быть и твоим другом. Всех своих друзей я оставила в Голубых горах.

Кажак, однако, стремился вернуться к понятным ему темам. Он предпочитал иметь дело с Эпоной только как с женщиной.

– Тебе не нужны друзья. А если тебе захочется поговорить, ты сможешь поговорить с другими женщинами, – резко сказал он, завершая разговор.

И, не произнося больше ни слова, он перекатился на нее.

ГЛАВА 16

Эпона полагала, что знает, чего ей ожидать. Всю свою жизнь она видела, как совокупляются люди и как совокупляются животные. Менялись позы, менялась длительность, но сам процесс – такой же простой, как еда или питье, оставался неизменным.

Так, по крайней мере, она думала.