Дочь генерального секретаря

Александр утерся и отбросил простыню. Альберта не было, от парижанки только запах. По пути на кухню под ноги попалась фуражка с голубым околышем. Он пнул, она обратно прикатилась. Он подобрал, повесил.

Начать с того, что Достоевский считал роман Сервантеса книгой, которые посылаются человечеству по одной в несколько сот лет. Которую не забудет взять с собой человек на последний суд Божий...

Заваривая пятый чай, он их увидел в окно. Аборигены на них оглядывались. Полы плаща разлетались, походка независима. Придерживая ее за локоток, экс-сержант нес сетку с продуктами. В шкафу Альберт отыскал его летнюю одежду и, несколько опережая сезон, был на ветру, как ангел - разве что слегка замаранный.

Он встретил их отчужденным стуком машинки.

- Писатель милостью Божьей, - приобнял его Альберт. - Когда-нибудь выйдет из подполья и удивит страну.

Александр сбросил его руку.

- А может быть, и мир. Vamos a la cocina...*

* Идем на кухню... (исп.)

Запахи с кухни отвлекали от размышления о природе идеала, но перед тем, как сдаться, он долго сглатывал слюну. Инеc снимала со сковородки мясо. Не в виде котлет, а одним куском - еще и с кровью.

- Это куплено в СССР?

- Инеc, - кивнул Альберт, сдирая с водки станиоль. - Показала мне "Кулинарию" у станции "Проспект Вернадского". Туда завозят для испанцев.

- Каких испанцев?

- Испанцы там московские живут. Эмигранты той войны, их дети. Видел там красные дома? Квартал повышенной категории, но им не нравится. Буэнос-Айрес называют. Да, Инеc? Мол, дует. А я бы жил. Зачем я не испанец? Ну что, друзья... Прекрасен наш Союз?

Она выпила одним глотком.

- Ого, - польстил Альберт. - Русский бой-френд научил?

- Русского не было.

- За все это время? Не поверю.

- Русские меня за женщину не принимают. В отличие от Парижа меня здесь даже изнасиловать никто не попытался. - Она засмеялась. - Там, где я снимаю, - сосед. Однажды схватил меня и все определил на вес: "Е...ть нельзя. Не тянешь".

Альберт поперхнулся.

- С-скоты...

- Нет, он по-своему душевный. Сначала зарубить хотел, потом мы подружились. А с русскими отец мне запретил. С кем угодно, только чтоб не русский.

- Русские разные бывают.

- Конечно. Вы, например, совсем другие.

- А кто ваш папа?

- Отец? Он литератор.

- Книги пишет?

- Статьи.

- Первая колом, - налил Альберт, - вторая соколом...

- А если уже первая, как вторая?

- Тогда вторая пойдет, как третья. Маленькими птичками.

- Мелкими пташками, - сказал Александр, не выдержав глумления полиглота над родным языком.

- Хорошо мне с вами...

Альберт добавил:

- Пьется.

- Пьется тоже. Потому что вы хорошие.

- Иногда.

- Не очень часто.

- И чем дальше, тем все реже.

- Увы.

- Нет, - упиралась она. - Таких я не встречала.

Альберт поднял брови на его взгляд: мол, что тут скажешь? Такой вот человек...

После кофе она отключилась. Он накрыл ее пледом - сразу всю. С ботинками и стриженой макушкой.

- Клубочком свернулась. Парижаночка. И где? В бандитском, можно сказать, притоне... - Глаза его увлажнились. - Идем, не будем ей мешать.

Александр мыл тарелки, он вытирал.

- Переутомляться ей нельзя. Сердечко.

- А что с ним?

- Ничего. Но с кулачок ребенка. Конституционно.

- Это она тебе сказала?

Горделиво Альберт кивнул.

- А про латино?

- Нет...

- Любовник у нее. Можешь себе представить.

- Ну и что?

Подав ему нож, Александр завернул кран.

- А ничего. Женщина как женщина. Со всеми вытекающими последствиями.

Упрямые слезы навернулись Альберту на глаза.

- Не для нас.

- Что за комплексы, сержант?

- Это не комплексы.

- Тем более, что все равно уедет. Так или иначе.

- Я умоляю, друг. Должно же что-то быть святое? - И отворачиваясь, прошептал:

- Пусть лучше так.

Соседи сверху били по трубе, но, стиснув зубы, Александр дописал введение до точки.

- Вот. Дон-Кихоту от идиота.

Когда она нагнулась, он коснулся ее затылка - кончиков волос. Щелкнул разряд. Он отдернул руку. Засмеявшись, она подняла глаза.

- Последний кофе?

Альберт предупредительно вскочил:

- No te muevas!*

* Не двигайся (исп.)

Глаза Инеc сияли чистой радостью. Теперь она успевала на встречу с Фердыщенко - научным руководителем диплома. После кофе она стала собираться. Утро, конечно, мудреней, но у нее масса неотложных дел. Включая выбросить салат "весенний", который перед визитом в Спутник она приготовила себе на вечер.

Последним автобусом она уехала.

Александр спросил:

- Доволен?

Стоя на краю ночи, они закурили. Слышно было, как автобус огибает Спутник. С веранды долетала музыка.

- Может, на танцы?

- На х...

У подъезда Альберт попросил пиджак:

- Схожу, пожалуй.

- На фингал не нарвись.

- Кто, я?

В чемодане с рукописями был димедрол. Александр запил таблетки ромом и ничком пал в запах парижанки.

Утром, входя в сортир, он отшатнулся и встряхнул мозги. Стены распирала какая-то бетонщица, с ногами влезшая на унитаз. Губы сложились сердечком.

- Писию, - сказала она так, будто за это будут бить.

В день закрытия Недели французского кино давали "Орфей спускается в ад". Высотное здание на Котельнической, где кино "Иллюзион", осаждала на солнцепеке вся Москва.

"Лишних билетиков" не досталось.