Дочь генерального секретаря

В фойе, в огромных кожаных креслах, они успели выкурить еще по сигарете. Созерцая снегопад. Во внутреннем дворике, таком удобном для расстрела.

К ним наклонились:

- Машина у подъезда. Дубленки на месте не оказалось. Ее парижской белой...

Цековские пальто и шубы висели, как ни в чем не бывало, а крюк, на который отец повесил свой подарок, был пуст. Дерево под ним отливало темным лаком. Перевесили? Но с обратной стороны не было тоже.

Они обошли весь гардероб.

- Не понимаю...

- Украли.

- Из закрытой гостиницы? Чужих здесь нет.

- Тогда свои?

- Не впадай в цинизм. Несчастную дубленку, когда здесь норки?

- Значит, снова Кафка.

- Подожди... - Взяв себя за левое плечо, отец потирал его большим пальцем.

Она спустилась. Снег за стеклом валил по-прежнему. Вот и расстреляли. И даже замело...

У конторки, спиной к дежурному, отец понизил голос в трубку, хотя говорил по-испански.

- Сейчас приедут. Иди ко мне.

В номере пахло, как в "красном поясе" Парижа - когда он работал. На столе страницы, продавленные крупным почерком, таким корявым, что глаза ей обожгло.

Вернувшись, он отнял:

- "Правда" заказала статью, я подумал, деньги тебе не помешают. Может быть, порву.

- Почему?

- Потому что ты права. Они.

- Как ты узнал?

- ЦК сказал мне. ЦК боится, что вырвать из когтей уже не сможет. Им для работы.

- Именно моя?

- Размер, говорят, редкий. Los bandidos!

Номер отозвался резонансом встроенных микрофонов, но он, кивнув ей в знак того, что на самом деле под самоконтролем и сердце бережет, продолжал кричать про уголовников с большой дороги, которые раздели дочь среди Москвы - и где? В международном штабе движения за гуманизм! Прогресс! Демократию! Свободу! Что на это скажут товарищи в Европе? Париже? Риме?

Она затягивалась, пальцы дрожали. То была не трибунная риторика. Единственная форма общения с потусторонним миром, где-то в своем бункере неторопливо мотавшим из-под сердца идущий голос на огромные и равнодушные бобины.

Он поднял кулаки:

- А те, в Испании? Те, кто рискует днем и ночью? Арестом, пытками, тюрьмой, гарротой? Те, кто томится в одиночках? В Бургосе? В Карабанчеле? Сотни заключенных по стране за коммунизм?

Сигарета отбрызнула искрами - рывком она прильнула к этой груди, под пиджаком обхватывая, сжимая свои руки за каменной спиной, он был, как ствол, как ствол под корневищем, только сердце забухало, когда осекся и взял ее за голову, а она прижималась к мокнущему шелку матерью выбранного галстука, к плотности рубашки, к запаху табака, одеколона, пота - тем сильней, чем ужасней было отпустить, тем крепче, чем больнее жгло за этот невозможный, немыслимый, позорный, чисто русский выброс - оправданный разве что местом действия.

- Hija..?*

Висенте постучал коленом в дверь, когда советский любовник его дочери, продолжая изыскания на тему насилия в испанской литературе и обложившись наконец-то интересными (Nada!** Боже, какое слово!) романами Кармен Лафорет и Камило Хосе Села, вникал в экзистенциальные глубины "тремендизма" - в буквальном переводе, ужасизм.

* Дочь..? (исп.)

** Ничто (исп.)

- Где она?

- Спит.

- Бери...

Картонка с сувенирной водкой. Висенте повернулся боком, подставляя еще две тушки в магазинной обертке - замороженные на бегу. Пакет набит был так, что при попытке повесить на вешалку соскочил и шмякнулся об пол. В нос ударило овчиной.

- Нашлась?

- ЦК замену подобрал.

- Какой ЦК?

- ЦК КПСС. Надеется, не слишком велика. Пещерная шкура, конечно, но теплая, смотри? Для вашей жизни даже адекватней.

Сдвинув на затылок шляпу и расстегнувшись, Висенте бросил на стол конверт:

- Деньги.

- Спасибо.

- Не за что, Алехандро! Алкоголь не для того, чтобы напиваться с горя.

Угу. А для наружного лечения.

- Слышишь?

Алехандро кивнул.

Закрепив "мессаж" свой интенсивным взглядом, Висенте указал на тушки:

- Как это по-русски, "зайцы"?

- Кролики.

- Она говорит мне: "Нечего есть". Просто вы долго спите. Утром у вас в магазинах есть все. Я сделал эксперимент. Пошел в "гастроном" рядом с отелем "Украина"... Знаешь?

- Кутузовский проспект.

- И что?

- Там они все живут. Андропов, Брежнев. У них не только кролики горилка с перцем.

- А здесь?

- А здесь рабочие.

- И что?

- И ничего.

- Ты говоришь, как диссидент.

- Как есть...

Висенте застегнулся:

- Веди меня.

- Куда? - опешил Александр.

- В ближайший магазин. Куда вы ходите?

- Ну, что вы...

- Подать тебе пальто?

Шофер, гонявший детей от "Чайки", схватился за хромированную рукоять, но Висенте отмахнулся.

Пол был заслякочен.

Висенте изучил пустые крюки в мясном отделе. Под витриной стоял противень с белым комбижиром. В отделе бакалеи он взял с полки ободранный брикет.

- Что это?

- Каша-концентрат.

- Гречневая?

- Да.

- В школе Коминтерна нас кормили. Полезный продукт. Железа очень много... А это?

И снял куль.

Выжидательно шевеля усами, из серых макарон на них обоих смотрели тараканы.

Висенте отшвырнул продукт.

Вслед им кричали:

- Чего кидаешь? Раскидался! Старик, а все туда же! фулюганить! Еще и в шляпе...

На морозе Висенте схватил его за рукав:

- Ты видел, как они едят? Советские - как ты. Так брось в лицо им этот паспорт! Cojones* есть? Мужчина?

* Яйца (исп.)