Дочь есть дочь

– К твоей жизни я никакого отношения не имею, – отрезала Энн. – Ты сама сделала свой выбор.

– Давай не будем, мама? Только без лицемерия. Я пришла к тебе в надежде, что ты отговоришь меня выходить за Лоуренса. Ты прекрасно знала, что я им увлечена, но хочу от этого наваждения избавиться. И при желании ты могла бы мне помочь. Знаешь ведь, что надо говорить и делать в подобных ситуациях.

– Какая дикость! Ну зачем мне было хотеть, чтобы ты вышла за него замуж?

– Затем, что ты знала – счастлива я с ним не буду.

«Раз несчастна я, так пусть будет несчастна и она», – так рассуждала ты. Хватит, мама, играть в прятки. Признавайся, разве ты не испытала известного удовлетворения от того, что моя семейная жизнь не заладилась?

Охваченная внезапным порывом откровенности, Энн воскликнула:

– Да, иногда я думала, поделом ей, поделом.

Мать и дочь впились друг в друга ненавидящими глазами. Затем Сэра рассмеялась, громко и неприятно.

– Ну вот мы и поговорили! Прощай, дорогая мама!

Она простучала каблуками по коридору и решительно захлопнула за собой дверь квартиры.

Энн осталась в одиночестве.

Все еще дрожа, она вслепую доплелась до кровати и навзничь кинулась на постель. Слезы навернулись ей на глаза и потекли по щекам, И вот ее тело содрогнулось от небывалых рыданий.

Она плакала и плакала.

Долго ли это продолжалось, она не знала, но, когда последние всхлипывания начали утихать, вдруг тихонько звякнула посуда и в спальню вошла Эдит с подносом в руках. Поставив его на тумбочку, она уселась на краешек кровати и принялась ласково гладить плечо своей госпожи.

– Ну будет, будет, голубушка моя, успокойтесь… Вот чашечка хорошего крепкого чая, и, что бы вы ни говорили, вам придется его выпить.

– Ах, Эдит, Эдит… – Энн приникла к своей верной служанке и подруге.

– Тихо, тихо… Не принимайте так близко к сердцу.

Все обойдется.

– Что я только наговорила… Что наговорила…

– Ничего, ничего. Садитесь-ка, а я налью вам чаю.

Ну-ка, выпейте.

Энн послушно села и отхлебнула горячего чаю.

– Ну вот и хорошо. Через минутку вам станет лучше.

– Как я могла – Сэре…

– Не надо сейчас волноваться.

– Но как я могла сказать ей такое?

– По мне, так лучше сказать, чем все думать да молчать. А то в душе желчь разливается. Это уж точно.

– Я была так жестока, так жестока…

– А я скажу – плохо то, что вы так долго все в себе копили. Лучше разок поругаться, чем в себе-то держать и делать вид, будто все гладко. Думать-то мы часто думаем худое, а признаваться в этом не любим.

– Неужто я в самом деле ненавидела Сэру? Мою маленькую Сэру – она была такой милой и забавной малюткой. И я ее ненавидела?

– Да конечно нет, – убежденно сказала Эдит.

– И все же ненавидела. Я хотела, чтоб она страдала, чтоб ей было больно, как мне когда-то.

– Ну вы сейчас городите бог знает чего. Вы преданы мисс Сэре всей душой, и всегда были преданы.

– Все это время.., все это время.., в глубине души у меня шевелилось темное чувство.., чувство ненависти.

– Зря вы раньше-то не поговорили да не выяснили, что к чему. Иная добрая ссора лучше худого согласья. , Энн устало откинулась на подушки.

– Но сейчас во мне не осталось ни капли ненависти, – Она даже удивилась. – Все куда-то ушло.

Эдит встала и потрепала Энн по плечу.

– Не огорчайтесь, голубушка моя. Все образуется.

Энн покачала головой.

– Никогда. Мы обе сказали друг другу такое, что никогда не забывается.

– Не правда это. Недаром в народе говорят:

– «Слово кость не ломит». Все забудется.

– Есть такие вещи – главные вещи, которые не забываются никогда.

Эдит взяла в руки поднос.

– Скажете тоже – никогда.

Глава 4

Приехав домой. Сэра тут же направилась в просторную комнату в глубине дома, которую Лоуренс высокопарно именовал своей студией.

Она застала его там – он распаковывал только что купленную статуэтку работы молодого французского скульптора.

– Тебе нравится, Сэра? Прелесть, правда?

И пальцы его сладострастно погладили линии изогнувшегося в призывной позе тела.

Сэру на миг охватила дрожь, как если бы она вспомнила что-то неприятное.

– Красиво, – нахмурилась она. – Но непристойно!

– Вот тебе и раз! Нежданно-негаданно в тебе вдруг пробуждаются пуританские настроения. Как странно, что они до сих пор живы в тебе.

– Но статуэтка бесспорно непристойная.

– Слегка декадентская,[23] быть может… Но как талантливо сделана. И с какой фантазией – Поль безусловно принимает гашиш, иначе откуда такое вдохновение.

Он повернулся к Сэре.

– Ты выглядишь еще лучше обычного, красавица моя, ибо чем-то расстроена. А огорчение всегда тебе к лицу.

– Я только что ужасно поссорилась с мамой.

– Да что ты! – Лоуренс удивленно поднял брови. – Как это на вас обеих не похоже. Энн – такая мягкая женщина.

– Ну, сегодня она мягкой не была. А я, признаюсь, вела себя кошмарно.

– Семейные ссоры вовсе не интересны, Сэра. Не стоит о них рассказывать.

– Я и не собиралась. Но мы с мамой разругались – вот что скверно. А сказать я хотела тебе совсем другое. Я думаю, что я от тебя уйду, Лоуренс.

Стин не выказал никаких чувств. Лишь поднял брови и пробормотал:

– Полагаю, что ты понимаешь, сколь неразумно это будет с твоей стороны.