– Но я ничего сегодня не сделала. Мне нечем будет отчитаться за день.
Бледный Джо смутился при этих словах и спросил, что я должна была сделать. Если уроки – где тогда мои книги и грифельная доска и где я встречаюсь со своей гувернанткой? Я ответила, что говорю вовсе не про уроки, что я никогда не была в школе, и рассказала ему все про свой омнибусный маршрут, про перчатки и платья с глубокими карманами.
Он слушал, и глаза его открывались все шире, а когда я кончила, попросил показать перчатки. Я села к нему поближе, достала их из кармана и устроила на коленях, исполняя роль маленькой леди, едущей в экипаже.
– Ты видишь мои руки здесь, – сказала я и кивнула на перчатки. Он согласно кивнул мне в ответ. – А тогда, – продолжила я, – что это такое?
Он тихонько вскрикнул, когда я, совсем не меняя позы, если глядеть со стороны, просунула свою настоящую руку под одеяло и легонько пощекотала его колено.
– Вот так это работает, – сказала я, спрыгнула с кровати и расправила юбки.
– Но… это же здорово, – ответил он; по лицу растеклась улыбка, на миг даже вернув ему краски. – И ты каждый день так работаешь?
Я уже стояла у окна, обозревая путь к отступлению.
– Почти. Иногда я притворяюсь, что заблудилась, и залезаю в карман джентльмена, который вызывается меня проводить.
– А то, что ты у них берешь, – кошельки, драгоценности – ты относишь домой, маме?
– Моя мама умерла.
– Сирота, – благоговейно выдыхает он. – Я читал о них в книгах.
– Нет, я не сирота. Мой отец уехал, но это временно, он пошлет за мной, как только устроится.
Я забралась на подоконник.
– Не уходи, – снова попросил мальчик. – Побудь еще.
– Надо идти.
– Тогда приходи опять, ладно? Скажи, что придешь.
Я замешкалась. Обещать, что я приду опять, было глупо, я знала: во-первых, это был не тот район, в котором юная девушка может одна, без сопровождения, бродить, где ей вздумается, – ее сразу заметят; во-вторых, меня знал теперь полицейский в конце улицы. Правда, он не видел моего лица, но если он погнался за мной один раз, то может погнаться и во второй, и тогда мне не поздоровится. С другой стороны, еда – я в жизни не ела ничего такого же вкусного. И эти полки, которые ломятся от игрушек и разных чудес…
– Возьми, – сказал вдруг Бледный Джо и протянул мне тауматроп. – Он твой. А в следующий раз, когда ты придешь, я покажу тебе кое-что получше, обещаю.
Вот так я познакомилась с Бледным Джо, и он стал моей тайной, так же как я – его.
В настроении дома произошел сдвиг. Случилось что-то важное, пока я сидела и думала о моем старом друге Бледном Джо. Ну конечно, причиной этому Джек, он в холле, и вид у него как у кота, который добрался до сметаны. Я сразу понимаю почему. Он стоит перед тайником, потайная панель которого широко открыта.
Вот он ушел, вернее, убежал к себе – за фонарем, не иначе. Сколько он ни твердил Розалинд Уилер, что не войдет в дом раньше субботы, я-то знаю: у любопытства свои законы, с которыми не поспоришь, так что сейчас он принесет фонарь и прочешет с ним каждый квадратный дюйм тайника, проверит каждую щелочку в полу, в надежде обнаружить завалившийся туда бриллиант. И ничего не найдет. Камня там нет. Но каждой правде свое время, так что пусть поищет. Ему это не повредит. К тому же он нравится мне даже больше, когда злится.
Пусть занимается, а я пока подожду его в пивоварне. Мне есть о чем подумать, вот хоть об Элоди Уинслоу, например. Было что-то смутно знакомое в том, как она двигалась, как держалась. Я долго не могла понять, в чем дело, но теперь, кажется, разобралась. Когда она вошла в дом и пошла по комнатам, она вздохнула, так тихо, что этого не услышал бы никто, кроме меня, а на ее лице появилось выражение удовлетворения, такого глубокого, что его можно было назвать совершенным. И этим она напомнила мне Эдварда. Это он так смотрел и так вел себя, когда мы с ним вошли сюда впервые.
Однако у Эдварда была причина для такой сильной привязанности. Она возникла еще в детстве, после жуткой ночи, проведенной в окрестных полях. Но при чем здесь Элоди Уинслоу? Какое она имеет отношение к Берчвуд-Мэнор?
Надеюсь, она еще вернется. И вкладываю в эту надежду весь пыл своей души, который считала давно угасшим. Только теперь я начинаю понимать, как, должно быть, чувствовал себя бедняга Бледный Джо, обещая показать мне что-то чудесное, лишь бы я пришла к нему еще раз. Человек поневоле становится зависимым от гостей, когда сам лишается возможности ходить в гости.