Дочь часовых дел мастера

Именно в такой день ко мне впервые подошел человек в черном. Я ждала Лили уже целую вечность – так мне, по крайней мере, казалось – и, устав стоять, покинула уголок, где она меня оставила, подошла к кирпичной стене и присела, опершись на нее спиной. Я так засмотрелась на девочку-цветочницу, которая продавала розы, что увидела человека в черном пальто только тогда, когда он подошел и остановился прямо напротив меня. От его голоса я вздрогнула.

– Так-так, кто это тут у нас? – Он нагнулся, взял меня ладонью под подбородок и повернул к себе лицом, не прерывая внимательного осмотра. – Как тебя зовут, девочка? И кто твой отец?

Я уже открыла было рот, чтобы ответить, как вдруг, откуда ни возьмись, выскочила Лили и встала между нами.

– Вот ты где, – сказала она, вцепляясь своими худыми, но сильными пальцами мне в руку, – а я тебя по всему рынку ищу. Ма уже купила яйца, ждет нас. Пора нести их домой.

Я и глазом моргнуть не успела, а она уже тащила меня за собой, петляя по переулкам.

Но, немного не дойдя до Севен-Дайелз, остановилась. И развернула меня к себе: на щеках у нее горели два красных пятна.

– Ты ему что-нибудь сказала? – спросила она меня. – Тому типу?

Я потрясла головой.

– Точно?

– Он только хотел знать, как меня зовут.

– Ты ему сказала?

Я опять потрясла головой.

Она положила обе ладони мне на плечи, которые еще ходили ходуном от быстрого и долгого бега.

– Никому и никогда не говори, как тебя зовут на самом деле, слышишь меня, Берди? Никогда. Особенно ему.

– Почему?

– Это опасно. Здесь нельзя называть свое имя. Когда ты выбираешься отсюда, тебе надо становиться кем-нибудь другим, иначе никак.

– Как в фокусе?

– Точно.

А потом она рассказала мне про работный дом и про то, что человек в черном пришел оттуда.

– Если узнают правду о том, кто ты такая, Берди, тебя запрут в работном доме и больше никуда не выпустят. А там люди только и делают, что работают, пока пальцы в кровь не сотрут, и за малейшую провинность их порют. Миссис Мак тоже, конечно, не сахар, но там с такими, как мы, случаются вещи и похуже. Одной девочке велели подмести пол. Она подмела, но оставила пятнышко грязи, тогда ее раздели догола и избили до синяков палкой от метлы. А какого-то паренька сунули в мешок и подвесили на стропилах за то, что он в постель писал.

Набегающие слезы уже жгли мне глаза, и Лили подобрела.

– Ну ладно. Закрывай свою водокачку, пока я сама тебя не вздула. Но обещай, что ты никогда и никому не назовешь своего настоящего имени.

Я дала торжественную клятву, которая пришлась ей по вкусу.

– Хорошо. – Она кивнула. – Пошли домой.

Повернув за угол, мы оказались на Литл-Уайт-Лайон-стрит, а когда увидели витрину с птицами и птичьими клетками, Лили сказала:

– И еще одно, раз уж мы говорим про обещания. Ты ведь не побежишь к миссис Мак жаловаться, что я одну тебя оставила, а?

Я обещала, что не побегу.

– У нее на тебя планы, она мне голову оторвет, коли узнает, что я вытворяю.

– А что ты вытворяешь, Лили?

Она повернулась ко мне, несколько секунд смотрела на меня в упор, потом наклонилась к самому моему уху, и я ощутила запах ее пота.

– Я коплю деньги, – зашептала она. – Работать на миссис Мак, конечно, надо, но, если себе ничего не прикапливать, никогда отсюда не вырвешься.

– Так ты торгуешь, Лили?

Собственная догадка показалась мне сомнительной: подружка не носила с собой ни цветов, ни рыбы, ни фруктов, как другие торговки.

– Вроде того.

Больше она ничего не говорила, а я не спрашивала. Хотя миссис Мак и ругалась, что у Лили «язык как помело», но, когда той хотелось молчать, она была нема как рыба.

Я не успела ничего выспросить у нее. Я знала Лили Миллингтон всего шесть недель, когда ее убил какой-то пьяный матрос, видимо не сойдясь с ней в цене на ее товар. Да, я прекрасно понимаю, как странно то, что я навеки связала себя с девочкой, о которой мне известно так мало. И все же она дорога мне, Лили Миллингтон, ведь она подарила мне свое имя – самое ценное, что у нее было в жизни.

Хотя у миссис Мак лишнего гроша отродясь не водилось, она любила корчить из себя леди, да и замашки у нее были едва ли не великосветские. В доме постоянно твердили о Лучшей Участи, для которой некогда была предназначена ее семья и которая стала ей недоступна в результате Безжалостного Удара Судьбы, постигшего предков миссис Мак двумя поколениями ранее.

Вот почему, как и положено женщине непростого происхождения, она держала в доме комнату, которую называла «залой», и тратила на ее украшение каждый лишний пенни. Цветные подушки и мебель красного дерева, бабочки, наколотые на бархатные подложки, чучела белок под стеклянными колпаками, портреты королевской семьи с автографами и коллекция безделушек из хрусталя, почти без трещин.