Дочь болотного царя

После того как полиция очистила место преступления и внимание средств массовой информации к нему поутихло, власти штата без особого шума вычеркнули нашу хижину из налоговой ведомости. Некоторые думали, что после всего случившегося хижину надо бы снести, но никто не хотел это оплачивать. Вы можете посетить хижину в любое время, хотя вряд ли вам удастся с первого раза отыскать приток, который ведет к нашему холму. Охотники за сувенирами уже обобрали ее подчистую. Вы и сегодня с легкостью найдете на аукционе «Ибэй» вещи, которые якобы принадлежали мне, хотя я могу заверить вас с гарантией в сто один процент, что большинство из них я и в глаза не видела. Если не считать дыры, которую прогрыз в кухонной стене дикобраз, и хижина, и сарай, и хранилище для дров выглядят сейчас точно так же, как я их запомнила.

В последний раз я была там два года назад, после смерти мамы. С тех пор как у меня родились девочки, я часто вспоминала о том, как росла там, и мне хотелось сравнить реальность с воспоминаниями. Крыльцо покрывал ковер из сухих листьев и хвойных иголок. Я отломала ветку от елки и подмела его. После я установила палатку под яблоневыми деревьями, наполнила пару молочных кувшинов болотной водой. Сидя на пеньке, я жевала батончик мюсли и вслушивалась в щебет синиц. Болото затихало перед заходом солнца, это был тот момент, когда дневные насекомые и твари умолкали, а ночные еще не выбрались из своих нор. Я часто сидела на крыльце по вечерам после ужина – листала журналы «Нэшнл географик», вязала узлы, как учил меня отец – квадратные и внахлест, – и ждала, когда на небе появятся звезды: Нингааби-анан, Ваабан-анан и Одйин-анан. Вечерняя звезда, Утренняя звезда и Большая Медведица, три главные звезды для людей племени оджибве. Когда ветер стихал и пруд замирал, можно было увидеть, как звезды отражаются в воде. После того как я покинула болото, я часто сидела на крылечке в доме дедушки и бабушки и смотрела в небо.

Я прожила в хижине две недели. Рыбачила, охотилась, расставляла силки. Еду готовила на костре во дворе, потому что кто-то стащил нашу печку. На тринадцатый день, когда я наткнулась на лужу, заполненную головастиками, и подумала, как было бы здорово показать их Мэри и Айрис, я поняла, что мне пора возвращаться домой. Я погрузила свои вещи в каноэ и направилась к грузовичку, внимательно вглядываясь в каждую деталь на обратном пути, потому что знала: я больше никогда сюда не вернусь.

Я понимаю, что две недели вдали от семьи – это большой срок для молодой матери. В тот момент мне было бы трудно объяснить, почему я так хотела сбежать. Я создала себе новую жизнь. Я любила свою семью. И не была несчастна. Думаю, все дело было в том, что я так долго скрывала свое истинное «я» и так отчаянно старалась вписаться в окружающий мир. Мне срочно понадобилось воссоединиться с тем человеком, которым я когда-то являлась.

Ведь это была хорошая жизнь, пока ее у меня не отняли.

Мама мало рассказывала мне о том, что происходило в те годы, до того как проснулись мои собственные воспоминания. В моем представлении – это бесконечная стирка и уход за мной. Правило «одно стирать, одно носить» звучит хорошо в теории, но, судя по моим собственным девочкам, малышей иногда приходится переодевать по три, а то и по четыре раза в день. Не говоря уже о подгузниках. Однажды я услышала, как мама рассказывала бабушке, что ей было тяжело бороться с моими опрелостями. Не припоминаю, чтобы в детстве мне что-то мешало, но она сказала, что вся нижняя часть моего тела была покрыта мелкими красными, очень противными мокрыми язвочками, и мне пришлось ей поверить. Ей наверняка приходилось нелегко. Сначала нужно было очистить мои подгузники в туалете, затем вручную выстирать в ведре. Нагреть воду, чтобы прокипятить их в печи. Натянуть веревки на кухне, чтобы высушить их, если на улице дождь, или развесить во дворе, если солнце. Индейцы никогда не заставляют своих детей носить подгузники, и будь моя мама поумнее, она позволяла бы мне бегать голышом в теплое время года.

На нашем холме не было пресной воды. Люди, построившие хижину, очевидно, собирались вырыть колодец, потому что у нас во дворе была глубокая яма, которую отец закрывал тяжелой деревянной крышкой и в которую иногда сажал меня в наказание, но их попытка не удалась, и вода не пришла. Может, поэтому они и покинули хижину. Мы добывали воду из болота, в полукруглом бассейне в скале, который всячески старались уберечь от растительности. Там было достаточно глубоко, чтобы наполнить ведро без осадка. Папа часто шутил, что, когда он поднимал ведра на вершину холма, его руки становились на шесть дюймов длиннее, чем были до этого. Когда я была маленькая, я верила ему. Когда стала старше и начала таскать воду вместе с ним, то поняла смысл шутки.