Прошло несколько дней. Было поздно, и мы собирались ложиться спать. Вдруг кто–то сильно хлопнул дверью.
— Кто это? Кто? — нервно вскрикнула толстая дама.
— Не знаю, — ответила староста, — наши, кажется, все дома, никто не выходил.
Действительно, все были налицо. Я выскочила на лестницу, вниз, во двор, — никого не было.
— Монах, честное слово, монах, — испуганно шептала толстая дама.
— Нервы у вас шалят, сударыня, вот что, — заметила невозмутимая староста. Тетя Лиза вздохнула и перекрестилась.
ЖОРЖИК
— Что за странный тип? — спросила я старосту, указывая на человека в солдатской шинели, высоких сапогах с мужским, точно выбритым лицом. — Кто это, мужчина или женщина?
— А! Это Жоржик. Ее многие за мужчину принимают. Любопытный тип! Постойте, я позову ее. Жоржик!
— Что прикажете, Александра Федоровна? — бойко отозвалась женщина.
— Ты бы зашла!
— Есть, — ответила та по–солдатски, — вечерком обязательно зайду.
— Любопытный тип, — еще раз повторила староста, — закоренелая, шестнадцать судимостей имеет уже за кражу, но, как видите, жизнерадостности своей не утеряла. Очень способная. Голос громадный и музыкальный. Вот сегодня вечером попросим ее спеть — услышите. И чем только она не была, и певицей на открытой сцене, и борцом — силища у нее непомерная.
— Александра Федоровна, — перебила я старосту, смеясь, — вы как будто с симпатией говорите об этой воровке.
— Да, представьте себе. Из всех уголовных только ей одной я доверяю. На воровство она смотрит как на промысел, а в обыденной жизни это честнейший человек. Не то что вся эта шпана. Я ее еще с Бутырок знаю, вместе сидели. Она там целый скандал устроила из–за барышни одной. Барышня такая слабенькая, худенькая была. Жоржик все за ней ухаживала и привязалась к ней. Как собака преданная, ходила за ней, в глаза смотрела, все для нее делала. И вот кто–то обидел барышню эту, что–то оскорбительное, кажется, на политической почве, ей сказал. Барышня заплакала. Что тут с Жоржиком сделалось, рассвирепела она, себя не помнит, полезла с оскорбителем драться. Была она и сиделкой в больнице тюремной, больные любили ее. Только опять какой–то скандал у нее там с начальством вышел. Убрали ее оттуда. А ловкая какая. Я лично была свидетельницей, как она двумя чайными ложками замок отпирала.
Признаюсь, Жоржик заинтересовала меня.
— А давно она здесь сидит?
— Да около года. Но ведь она на особом положении, добытчицей у коменданта состоит, он на работу ее отпускает…
— На какую работу?
— Как на какую? По ее специальности, конечно, воровать.
— Вы шутите, Александра Федоровна.
— И не думаю. Они и условие между собой заключили. Что Жоржик принесет — пополам делят. Иногда он заказы ей делает. На днях заказал ей для жены боа соболий, так что же вы думаете? Принесла, только не соболий, а скунсовый, собольего, говорит, не нашла. Но Жоржик свою часть всю раздает, ничего себе не оставляет. Подруга у нее тут есть, с ней поделится, а то накупит угощения и несколько дней пир горой идет… Один раз комендант послал ее на добычу. Так что же вы думаете? Попалась ей где–то за городом пара лошадей. Возвращается она с ними в лагерь, вдруг останавливает ее на дороге милиционер. «Откуда коней ведешь?» — «Из Новоспасского лагеря, ковать водила». — «Врешь. Какая может быть ковка в такой ранний час. Идем со мной в лагерь». Пришли они, вызывают коменданта. Комендант сейчас же смекнул, в чем дело. «Ваши это кони, товарищ комендант?» — спрашивает милиционер. «Мои», — отвечает. Милиционер ушел, а коней поделили, как полагалось по условию. Одного получила Жоржик и подарила заключенным, съели его, а другой…
— Ну, уж извините меня! — воскликнула я. — Этому я не поверю, сказки все это.
— Какие же сказки? — обиделась Александра Федоровна. — Весь лагерь об этом знает, да и сами убедиться можете. Вон, посмотрите, комендантская лошадь пасется… — и она указала мне на серую в яблоках худую лошадь, старательно выщипывающую траву между могильными плитами.
Вечером Жоржик была у нас в гостях.
— Ну, пришла, — сказала она таким тоном, точно знала наперед, что все будут ей очень рады.
Сели пить чай. В центре внимания — гостья, воровка, шестнадцать раз побывавшая в тюрьмах — царских, советских — безразлично, изведавшая все пороки, вся сотканная из сложнейших противоречий: жестокая и вместе с тем сердечная, добрая к окружающим; завистливая до чужого добра и совершенная бессребреница; грабительница, воровка, сохраняющая свою честь и воровскую этику, а главное, и прежде всего — спортсменка. Вся жизнь для нее — опасная игра, в ежеминутном риске свободой, даже жизнью — цель, наслаждение, смысл ее существования.
Тихая, робкая, набожная, ничего не видавшая, кроме своей украинской деревни, девушка Дуня со страхом смотрит на Жоржика. Дуня живет в одной комнате с дочерью губернатора и бессознательно старается в ней найти защиту от всех «городских», «гулящих», которые часто задевают Дуню, называя ее тихоней, подхалимкой, прислугой в «господской» камере. Жоржик не интересует Дуню, и она удивляется, как мы могли эту «бесстыжую, пропащую» пригласить к себе в гости.