Дочь

Сабина выглядела напряженной. А я ничего не мог с собой поделать, этот человек необычайно занимал меня. После короткого разговора я мог его свободно изучать, он лишь изредка поглядывал на нас и потому вряд ли мог заметить, что мы на него смотрим.

Он был интересным мужчиной, отец Сабины, с породистым лицом. Кто-то из его предков, несомненно, был из России: уроженец бескрайних степей, а не крошечных еврейских местечек. Сабина была на него мало похожа. Неудивительно, что такой крепкий мужчина пережил лагерь, думал я.

Пока Сабина излагала ему свои планы на будущее (о моих она не сказала ни слова), он впервые внимательно посмотрел ей в глаза, заинтересованно улыбаясь, моргая очень светлыми, слегка загибающимися вверх ресницами. Что выражало его лицо? Застенчивость, неловкость или безразличие?

Нет-нет, он, конечно, любил ее, но — комфортабельно расположившись на некотором расстоянии; он был слишком увлечен другими материями, чтобы позволить себе полностью служить чему-то одному. Даже своей дочери.

Мне неприятно было смотреть на них, потому что Сабина очень старалась и даже что-то планировала, хотя мечты ее пока что не заходили слишком далеко. И слишком много было причин для сомнений, чтобы строить серьезные планы на будущее. Я чувствовал, какую большую роль играла фотография в ее жизни. И в Доме Анны Франк она занимала теперь, как я узнал, более высокое положение.

Все эти успокоительные утверждения ее отец встречал серьезной улыбкой. Он слушал внимательно, потому что время от времени задавал острые вопросы; нет-нет, он верил ее рассказам, но хотел научить ее защищать свою позицию.

И Сабине приходилось рассказывать еще и еще, обо всех своих планах. Она говорила все громче, но вдруг остановилась.

— А как дела у мамы? — спросила она.

Он улыбнулся:

— Я думал, вы каждый день друг с другом говорите, разве нет?

— Я хочу узнать твое мнение, что здесь странного?

— Она опять взялась за кисти и работает над новым шедевром, — ответил он. В его акценте мне вдруг почудилось что-то высокомерное. Не был ли он в молодости членом студенческой корпорации?[15]

— О’кей, отец, не надо снова начинать, — сказала Сабина. Ее первое замечание, сказанное тоном дочери, отметил я про себя.

— Она часто ходит в музеи, — добавил он. — Последнее время она чаще ездит со своими студентами из школы живописи. Но об этом ты и так знаешь…

— Да. Да, конечно.

— Ну а теперь, пожалуй, мне пора на поезд, — сказал он весело, поднялся и посмотрел на нас вопросительно, по-мальчишески и сердечно — явно давая понять, что время беседы подошло к концу.

— Прощай, моя дорогая дочь, — сказал он.

Он взял ее за плечи и несколько секунд молча смотрел ей прямо в глаза, словно просил о чем-то. Потом крепко обнял Сабину и трижды расцеловал в щеки. Мне он протянул руку — она оставалась такой же твердой

— Замечательно, что я наконец тебя встретил, — сказал он, прежде чем решительно шагнуть и исчезнуть в толпе.

Вся процедура расставания заняла полминуты, не больше.

38

Я с трудом решился взглянуть на Сабину. Она сидела, уставившись на картонную подставку для пива, и свирепо ковыряла ее ногтем.

— Ты не сказал ни слова! — сказала она сердито.

— Господи, если бы это было так просто. И вообще, это неправда!

Теперь она разглядывала свой стакан и, кажется, немного расслабилась.

— Странно, да? — сказала она. — Я всегда нервничаю в присутствии отца. Несмотря на то что я им восхищаюсь.

Я придвинулся к ней, не вставая со стула. Осторожно обнял ее за плечи, но она, так же осторожно, высвободилась из моих объятий.

Никогда больше я не встречался с ее отцом.

39

— Тебя никак не назовешь роковой женщиной, — сказал Виктор Сабине как-то вечером, когда зашел навестить нас.

Виктор дружил со мною с детского сада, мы учились с ним в одном классе, и после школы он обычно приходил ко мне: его мама работала и днем ее не бывало дома. Потом нас перевели в разные школы, и наши пути ненадолго разошлись: Виктор учился не слишком хорошо.

Мы возобновили дружбу, когда я поступил в университет, а он поселился по соседству со мной. Виктор оказался прирожденным бизнесменом; он занимался чем-то связанным с компьютерами. В ту пору это занятие было восхитительно новым и необычным.

Мне нравилось, что Виктор считал меня «интеллектуалом», которого полагалось уважать. В наших отношениях не были полного равноправия, но дружба была такой давней и близкой, что неравенство ей не вредило. Я вел себя с Виктором как старший брат, такое распределение ролей было принято между нами давным-давно. Виктор, кстати, всегда относился ко мне лучше, чем я к нему.

«Роковая» для Виктора означало — та, любовь к которой ведет человека через череду непоправимых несчастий к трагическому краху, непредсказуемая и неприступная; такая женщина могла бы смертельно ранить его. Втайне он мечтал заполучить подружку, в которой ничего «рокового» не было, вроде Сабины, я-то это точно знал.