Добыча золотого орла

Веспасиан напряженно поднялся на ноги и отдал честь командующему. Прежде чем он повернулся, у него возник было порыв попытаться в последний раз воззвать к справедливости. Но в глазах Плавта он увидел стальной отблеск холодной решимости и понял: высказываться по этому поводу не только бесполезно, но и определенно опасно. Поэтому он повернулся и вышел из шатра на свежий воздух настолько быстро, насколько это позволяло достоинство его ранга.

Глава 20

С треском пробравшись сквозь покрывавший берег реки густой ивняк, Макрон тяжело опустился на прохладную зеленую траву в тени деревьев. Присматривать за тем, как бойцы его центурии ставят палатки, он поручил своему оптиону Публию Сентию. Центурион Феликс предложил командирам сходить искупаться в реке, но, несмотря на изнуряющую дневную жару, ни Макрон, ни кто-либо еще из центурионов не счел возможным делать это на глазах у своих обреченных товарищей.

Максимий был полностью поглощен устройством отдельного лагеря для когорты: он делал все возможное, чтобы произвести впечатление профессионала, продолжающего стоически исполнять свой долг при любых обстоятельствах. Но как ни подгонял он солдат, те словно пребывали в тяжелой летаргии, выдававшей состояние их духа. Легионеры Третьей когорты были погружены в печаль и молчаливое уныние, усугубляемое тем, что рядом, на виду, находились их товарищи, обреченные на смерть. Особенно подавленное настроение было у назначенных для проведения казни: двадцать человек во главе с центурионом Макроном.

Когда легат отдал приказ, Макрон немедленно отказался: его ужаснула сама мысль о возможности забить дубинкой до смерти Катона, своего друга.

– Это приказ, центурион, – сурово заявил легат. – И не вздумай отказываться, выбора у тебя нет.

– Но почему я, командир?

– Таков приказ, – с печалью в голосе ответил Веспасиан. – Ты уж постарайся, чтобы он не очень мучился… ладно?

Макрон кивнул. Сильный удар по голове лишит Катона сознания и избавит от мучительной боли, когда ему будут ломать кости и ребра. Но стоило Макрону об этом подумать, как у него скрутило желудок.

– А как с остальными ребятами?

– Нет. Только Катон. Если мы попытаемся облегчить смерть для всех, командующий просто остановит казнь и назначит для завершения дела новую команду.

– Понятно, – кивнул Макрон. Будь у него хоть малейшая возможность проявить милосердие ко всем приговоренным, он воспользовался бы ею, не задумавшись. Но легат был прав: все, что они могут, это попытаться облегчить страдания друга.

– Все это очень скверно, центурион. Для всех нас. Но таким образом Катон по крайней мере избегнет худшего.

– Да, командир.

– А теперь отправляйся и отбери команду для исполнения казни.

Быстро отдав честь, Макрон вышел из палатки, радуясь возможности оказаться снаружи и вдохнуть полной грудью чистый воздух. Никогда в жизни от него не требовали делать то, что настолько не соответствовало его представлениям о добре и зле. Перед мысленным взором центуриона предстал образ Катона, связанного, стоящего на коленях у его ног. Паренек поднимает глаза, чтобы встретиться взглядом с другом, а он, Макрон, заносит дубинку… При этой мысли кровь застыла в его жилах. Макрон стукнул себя кулаком по бедру и зашагал обратно к лагерю Третьей когорты.

Для исполнения казни он отобрал бойцов преимущественно из центурии Катона, закаленных ветеранов, насчет которых можно было не сомневаться: они и глазом не моргнув исполнят любой, даже самый ужасный приказ. Сейчас они были заняты подборкой орудий казни: лучше всего для этого подходила рукоятка от кирки. Дубинки следовало подобрать по весу и длине так, чтобы можно было наносить сокрушительные, смертоносные удары. Солдаты подошли к полученному заданию с сугубым прагматизмом, и Макрон, вроде бы и сам такой же ветеран, не мог не дивиться тому, что они, похоже, воспринимали этот приказ так же, как и любой другой.

«Должно быть, – подумал центурион с хмурой усмешкой, – я слишком сблизился с Катоном». До знакомства с этим пареньком Макрон никогда не ставил под вопрос ни единого аспекта армейской жизни, воспринимая все как должное. Но сейчас он начал видеть события в другом свете и чувствовал себя не в своей тарелке. Возможно, после того, как Катон умрет и будет кремирован, ему и удастся забыть произошедшее и вернуться к прежнему мироощущению – принимать жизнь такой, как она есть, рутинно исполнять свои обязанности и, главное, поменьше задумываться над сложными вопросами.

Умрет и будет кремирован… И это о Катоне, таком сообразительном, таком живом? Нет, это просто невозможно! Недопустимо! Должно быть, легат спятил, раз отдает подобные распоряжения. Во-первых, спятил, а во-вторых, возможно, еще и струсил до такой степени, что решил возложить самую грязную работу на Макрона. Чего Макрон ему в жизни не простит.

– Проклятье! – пробормотал центурион. Он был зол на легата и на себя, прежде всего за то, что вообще сдружился с Катоном.