Добыча стрелка Шарпа

– Думаю, сэр, подождем, пока наши начнут палить, и двинем. Когда с неба бомбы падают, тут уж никто по сторонам не смотрит.

За окном хромой уборщик сметал мусор к тачке.

– Сейчас все зависит от датчан, – сказал Шарп. – От того, что они станут делать. Сдадутся или нет.

– Надо подбросить побольше бомб, – рассудил Хоппер. – Что толку дразнить? Прищемить как следует, вот и все дела.

– Если они сдадутся, то и проблем никаких нет. Передадим мистера Сковгаарда британскому врачу, и все. А вот если не сдадутся… – Он не закончил, потому что плохо представлял, что будет в этом случае.

– Так и будем бегать от этого капитана Лавасёра?

Шарп кивнул:

– Думаю, здесь мы в безопасности.

– Ладно. Так, значит, сэр, как стемнеет и наши начнут колотить, я проберусь на корабль.

– Хорошо. Скажи капитану, что я останусь здесь, с мистером Сковгаардом. – Никакого другого плана у Шарпа не было. Он понимал, что должен выследить Лависсера, но сейчас на первое место вышла другая задача: охранять Оле Сковгаарда. – А потом, когда все кончится, мы втроем, ты, Коултер и я, раскопаем тот дом. Там должны быть деньги в подвале. Золото. Сорок три тысячи гиней.

– Сорок три тысячи?

– Ну, может, кроме пары пригоршней.

Хоппер присвистнул:

– А капитан Лавасёр сам в пепел не залезет?

– Нет, пока там слишком горячо.

– Тогда будем молиться, чтобы они поскорей сдались. – Хоппер выглянул в окошко. – Вы только посмотрите, сэр, на этого придурка! Подметает город! А вам, сэр, надо бы вздремнуть – вид у вас хуже некуда. – Он недовольно обвел взглядом комнатушку. – Тут и койку-то некуда поставить. Вы бы, сэр, шли в церковь, а? Там тихо и спокойно.

– Ладно. Разбуди, когда соберешься уходить.

– Есть, сэр.

В церкви действительно было тихо, но заснуть все равно не удалось. Прикорнув на задней скамье, он уставился в запыленное мозаичное окно над нехитрым алтарем. На улице темнело, детали мозаики просматривались плохо, и только золотистые волосы детей и серебряный ореол над головой Христа сияли в лучах заходящего солнца. Вокруг ореола были написаны какие-то слова на датском.

Шарп услышал, как открылась дверь, и обернулся – это была Астрид.

– Ты такой задумчивый.

– Вот думаю, что там написано. На окне.

Астрид посмотрела на потемневшее стекло.

– «Lader de små Born, – прочитала она, – komme til mig».

– Понятней не стало.

– «Приносили к Нему детей, чтобы Он прикоснулся к ним», – перевела Астрид. – Это из Евангелия.

– А-а-а.

Астрид улыбнулась:

– Ты как будто разочарован. Ждал чего-то другого?

– Думал, там что-то вроде «Наказание за грех ваш найдет вас».

– Так ты веруешь?

– Неужели?

Астрид взяла его за руку и некоторое время молчала, потом вздохнула:

– Почему люди причиняют друг другу столько зла?

– Потому что война.

– Потому что мир жесток. – Астрид посмотрела на окно. Глаза и ореол у Христа стали ярко-белыми, все остальное потемнело. – Он так и останется наполовину слепым, беззубым и уже никогда не сможет взять в руку перо. – Она сжала его руку. – И мне придется заботиться о нем.

– А я буду заботиться о тебе.

– Ты этого хочешь?

Шарп кивнул. Вопрос не в том, хотел он или нет, а в том, сможет или нет. Сможет ли жить здесь? Сможет ли ужиться с ворчливым и раздражительным Сковгаардом? Освоить чужой язык? Быть тошнотворно вежливым и внимательным? А если нет? Но тут Астрид опустила голову ему на плечо, и он понял, что не хочет ее терять. Он сидел молча, глядя на растворяющееся в темноте окно, и думал о том, что сказал лорд Памфри. Что скоро, через несколько лет, будет война, а война обязательно означает продвижение по службе. Он думал о том, что так и не проявил себя офицером. Был солдатом, хорошим солдатом, но, сделавшись офицером, так им толком и не стал. Рота зеленых мундиров и французы на мушке прицела – вот мечта, ради которой стоит остаться в армии. Но мужчина должен делать выбор. Подумав об этом, он сжал пальцы Астрид.

– Что? – спросила она.

– Ничего.

Синий хитон на Иисусе побагровел, белые глаза налились красным. «Я сплю», – подумал Шарп, но краски снова померкли, и он услышал глухой удар и инстинктивно обхватил Астрид руками и закрыл своим телом; бомба взорвалась за окном, и мозаичное стекло – все это синее, золотое, алое и зеленое – разлетелось на тысячи кусочков, разрезавших покой церкви. Вслед за ними ворвались клубы дыма, и тишина раскололась в звоне брошенных на пол осколков. Как будто кто-то огромный втянул со свистом воздух.

А потом полетели другие бомбы.

* * *