Добыча

Уолтере стал инициатором перемен в „Бритиш петролеум“. Он уже давно пришел к выводу, что традиционная интеграция, все более широко управлявшаяся компьютерными моделями, утратила свой смысл. Это открытие пришло к нему в одно субботнее утро июня 1967 года, через несколько дней после начала „шестидневной войны“. Он косил газон перед своим домом в Хайгейте, в Северном Лондоне, когда его позвали к телефону – с ним хотел срочно переговорить руководитель отдела „Бритиш петролеум“ по фрахтованию. Магнат танкерного флота Аристотель Онассис, сообщил он, внезапно аннулировал все свои чартерные договоренности и предлагает „Бритиш петролеум“ весь свой флот, но по цене в два раза большей, чем она была накануне. Ответ надо дать до полудня. И этот ответ должен был дать Уолтере, который только что был назначен ответственным за материально-техническое снабжение всех отделений „Бритиш петролеум“. От его решения зависели десятки миллиардов долларов. С упавшим сердцем, он вдруг понял, что сейчас ему не поможет ни одна компьютерная программа – он мог рассчитывать только на свое собственное коммерческое чутье. Он перезвонил заведующему фрахтом. Да, примите предложение, сказал он, и вернулся стричь свой газон. События быстро подтвердили правильность решения: к понедельнику цены на танкеры были в четыре раза выше, чем в пятницу.

С этого дня Уолтере стал активным сторонником отказа от интеграции операций „Бритиши петролеум“. „Этот случай заставил меня думать о всем процессе нашего бизнеса, – сказал он. – Я понял, что защитники сохранения интеграции идут в неправильном направлении. Они поручают машинам то, что должно решаться менеджерами“. Одно время казалось, что пропаганда этих идей будет стоить ему потери должности, но он твердо стоял на своем и к 1981 году стал председателем „Бритиш петролеум“, когда все операции компании переживали полный развал. „Такое множество устоявшихся гипотез о ведении бизнеса рухнули“, -заявил Уолтере. Иранцы частично дезинтегрировали „Бритиш петролеум“, он закончит эту работу. „Я не признаю ни одной стратегии, которая не ведет к рентабельности“, – пояснил он. Уолтере прославился, заявив своим менеджерам, что „в „Бритиш петролеум“ нет священных коров“ и что „вы должны говорить нам, что имеет экономический смысл, а что – нет. А я уже решу, что мы сохраним, а от чего откажемся“. Истинной ценностью теперь стала экономическая необходимость.

Те же силы и в том же направлении толкали и другие компании. И фактически в каждой из них развернулась борьба между теми, кто был воспитан на интегрированной нефтяной отрасли пятидесятых и шестидесятых годов, и теми, кто считал, что пришел новый мир трейдинга. В этой борьбе ставились под сомнение не только установившиеся модели операций, но и принципиальные, глубоко укоренившиеся убеждения. „Концепция, на которой я вырос, заключалась в том, что компания должна пропускать свою нефть через собственную систему очистки и перекачки, – сказал председатель „Шеврона“ Джордж Келлер. – Это было настолько очевидно, что стало трюизмом“. Во многих компаниях против перехода к торговле нефтью как обычным товаром восставали сторонники традиций, видевшие в новом направлении безнравственный и нецелесообразный путь ведения бизнеса – чуть ли не нарушение законов природы. Их приходилось долго убеждать, и они со временем отошли от своих прежних позиций. В большинстве компаний это свелось к утверждению трейдинга как отдельного направления прибыльности, одного из способов делать деньги на собственных условиях, а не просто метода для обеспечения баланса спроса и предложения внутри операций родительской компании. И если во времена напряженности с поставками экспортеры не проявляли лояльности к компаниям, так и теперь, во времена перенасыщения, компании не проявляли ее к экспортерам. Покупатели отыскивали самые дешевые баррели в любом регионе, независимо от того, использовали ли они их сами или снова пускали в продажу – и все это ради того, чтобы сохранить наибольшую конкурентоспособность.