Добрым словом и револьвером

— В таком случае, я попрошу вас, господин Вышнеградский, как министра финансов ответить мне на простенький такой вопросик: это как так получается, что у Сереги… прошу прощения, у князя Васильчикова, налог на одну десятину в ДВА РАЗА ниже, чем у крестьянина?! Пока отвечает Вышнеградский, господину Манасеину приготовиться. Предложения, как министра юстиции, по изменению создавшегося идиотского положения!

Васильчиков сидит, точно громом пораженный. Бунге ожесточено черкает что-то в записной книжке, Манасеин глядит куда-то в пространство. А Долгорукова и вовсе — того и гляди удар хватит. Только Димыч смотрит на меня с каким-то новым интересом, уже, кажется, начиная догадываться, что будет дальше.

Вышнеградский начинает путано объяснять что-то про укоренившиеся обычаи, про несовершенство системы налогообложения, про необходимость поддержать крупных производителей… Я прерываю его жестом и обращаюсь к Васильчикову:

— Серж, скажи честно: тебе важнее сохранить свои прибыли или же чтобы крестьяне перестали дохнуть с голоду?

Князь решительно встает:

— Государь! Если будет нужно для державы, я готов отдать свои земли в казну. Все! Я — не помещик, я — председатель Комитета Государственной Безопасности, и как вы, государь неоднократно упоминали — защита порядка и опора трона! Для того чтобы прокормить голодающих — берите весь урожай с моих земель, государь! Я — слуга царю и народу!

— Если нужно — и мои урожаи забери, батюшка! — вступает вдруг Долгоруков. — Слава богу — тоже не обнищаю. А еще я могу…

Манасеин, Бунге и Вышнеградский всем своим видом показывают, что и они готовы принять деятельное участие в спасении голодающих. Вот тоже мне — союз меча и орала! Ну, надо бы охладить их пыл. А то вон уже Димыч саркастически улыбается…

Я подхожу к Васильчикову, обнимаю его за плечи:

— Спасибо, Серж! Я не ждал от тебя ничего другого. И вам, Владимир Андреевич, глубокая моя признательность. Но вы неправильно поняли меня, друзья мои. Я не прошу от вас жертв. Я хочу, чтобы была восстановлена справедливость!

Я достаю исчерканные поправками листки с тезисами программы, набросанной мной еще в дороге, по горячим, так сказать, следам. Как говорил на прошлогодних майских посиделках на моей «Ближней даче» бывший член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь обкома Ленинградской области Григорий Васильевич Романов (он же ныне — мой родной дядя — великий князь Павел Александрович): Послезнание только помогает нам предвидеть негативные последствия того или иного шага, но верных рецептов дать не может. А вопрос сельского хозяйства не имел какого-либо положительного решения в нашей стране за всю ее историю!

Это значит, что отдуваться, придумывая новый путь обустройства России, придется мне! Эх, ну понеслась…

Через двадцать минут мои министры, наконец, понимают, чего я хочу конкретно. И повисает долгая пауза.

Как говорила одна моя знакомая в той, иной жизни: «От драматической паузы Станиславского, до фразы «Взвод, пли!» — иногда очень маленькая дистанция». И теперь я лишний раз убеждаюсь в ее правоте…

— Гхм… Государь, если вы позволите старику высказаться, — начинает Долгоруков — то боюсь, что попытка исполнить ваше м-м… требование может привести к ужасным последствиям. Возможны бунты... э-э… я хотел сказать — заговоры. Так сказать, комплоты…

— Новое тайное общество, как шестьдесят пять лет тому назад! — бухает со всей прямотой Манасеин. — И нет никакой гарантии, что его удастся подавить так же легко…

— Ну, это уже не ваша забота, любезнейший Николай Авксентьевич, — едко вворачивает Васильчиков. — Заговорщиков мы удавим — как два пальца об асфальт, государь!

— Государь, — это включается Вышнеградский, — я, разумеется, понимаю, что прогрессивный налог на пахотную землю — вещь совершенно правильная и закономерная. Но, как совершенно правильно отметил его светлость, введение такого налога чревато самыми фатальными последствиями…

— А я — полностью поддерживаю вас, государь! — Николай Христианович Бунге поднялся и теперь вещает, точно с трибуны, — Прогрессивный налог на землю, во-первых, и законодательная регламентация отношений между помещиками-работодателями и крестьянами-работниками, во-вторых — могут спасти Россию от крестьянского бунта, «бессмысленного и беспощадного»!

Николай Христианович оседлал своего любимого конька и мчится вперед «аллюром три креста»! Он довольно уверенно читает всем нам получасовую лекцию о необходимости создания сельскохозяйственных инспекций по типу фабричных, об усилении работы с аграриями, о совершенствовании образования среди сельскохозяйственного населения. У меня появляется стойкое ощущение, что Бунге, похоже, уже прикидывал что-то подобное, и теперь выдает нам «домашнюю заготовку»…

— Ну, а ты что скажешь, солнце русской промышленности, начальник департамента науки и техники, светлейший граф? — обращаюсь я к Димычу.