Добрый убийца

Проскурина не знала, как ей поступить, но Петр Григорьевич протянул примадонне руку, помог подняться с кресла, и актриса послушно перешла в другую комнату.

Один из столов офиса Грыжин, Глеб и Надя превратили в кафетерий. На белой скатерти стояли тарелки с закуской и кофеварка. Когда все уселись, генерал выставил бутылку коньяка и рюмки.

— Ты нас извини, дочка, — обратился он к Проскуриной. — Но так уж получилось, что сегодня у нас первый рабочий день и ты наша первая клиентка. Мы за тебя обязаны выпить. — Иван Григорьевич редко говорил сразу так много слов, поэтому устал и, замолчав, стал сосредоточенно открывать бутылку.

Ерожин взглянул на этикетку. Коньяк был грузинский.

— Чего смотришь? «Ани» не нашел. Он есть только в магазине «Армения». Не ехать же туда, — заметив взгляд подполковника, проворчал Грыжин.

Нателла коньяк лишь пригубила, но чашку кофе выпила и пару бутербродов съела.

Присутствующие удовлетворенно отметили, что после этого их первая клиентка вернула себе нормальный цвет лица и похорошела.

— Чувствую, Глеб, придется нам опять новгородские земли посетить, — сказал Ерожин, когда трапеза подходила к концу.

— Слушаюсь, товарищ подполковник, — ответил Михеев.

— К тому же у нас там еще одно дело есть.

Пора до деревеньки Кресты добраться, — сказал Ерожин, вставая из-за стола:

— Ас вами, Нателла, мы сейчас поедем в театр. Мне надо поговорить с вашим директором Боком и режиссером Тулевичем.

Глеб подал Ерожину палку и пошел к машине. Надя крепко пожала актрисе руку и пожелала успеха.

— Мы обязательно посмотрим ваш спектакль, — пообещала она.

Проводил актрису до дверей и Грыжин.

Пожав ей руку, он наклонился к уху подполковника.

— Ты после театра возвращайся. Все-таки надо, Петро, отметить начало работы бюро сыщика Ерожина. Мы с твоей Надюхой пока подготовимся.

— Понял, товарищ консультант, — сказал Ерожин, и они с Проскуриной покинули офис.

Сыщикам повезло. В театре они застали и директора, и режиссера. Бритый наголо директор что-то доказывал Тулевичу, грива которого рядом с головой Бока выглядела поистине львиной.

— Кто из вас Петр Григорьевич Ерожин? — спросил директор.

— Ерожин — это я, — ответил подполковник.

— Я сейчас еду в банк, и времени вам уделить не могу. А завтра в пятнадцать часов буду рад вас видеть. Мне надо подписать с вами контракт, — сообщил Яков Михайлович Бок, поднимаясь с кресла.

Ерожин хотел выяснить, о каком контракте идет речь. Играть на сцене он не собирался.

Но Бок уже исчез за дверью. Когда директор вышел, Тулевич устало спросил:

— Что вы хотели бы, мри родные, услышать?

— Меня интересует все, — ответил Ерожин и, заметив удивленный взгляд хозяина кабинета, поспешил добавить:

— Все о господине Чакнава, убитом в зале театра во время спектакля.

— Мы с ним несколько раз беседовали в Новгороде, — начал Марк Захарович, предложив сыщикам занять кресла.

Массивная фигура режиссера, его проницательные глаза, манера общаться — все в нем Петру Григорьевичу сразу понравилось. Тулевич задумался, вспоминая свои встречи с горцем, поправил привычным движением руки свою гриву и признался;

— Анвар на меня произвел впечатление.

— Деньгами? — предположил Глеб и, заметив недовольный взгляд Ерожина, замолчал.

— Вовсе нет, родные мои. На денежные мешки я нагляделся, — не обращая внимания на иронию молодого человека, спокойно ответил Тулевич и задумался.

Петр Григорьевич не торопил, понимая, что собеседник ищет в памяти те штрихи, которые могут показать особенности характера убитого.

— Он тонко чувствовал театр, — начал Тулевич, собравшись с мыслями. — Мы с ним общались на одном языке. Согласитесь, что для работника банка, родненькие мои, это по меньшей мере редкость. Он даже музыку к спектаклю предложил. Представляете, посоветовал Стравинского! Ни больше ни меньше. — Тулевич взглянул на Ерожина и Глеба, как бы оценивая уровень интеллекта сидящих перед ним детективов. Михеев старался понять, но молчал, опасаясь ляпнуть что-нибудь не то, а Ерожин все понял.

— Вы хотите сказать, что Анвар был знатоком театра и музыки?

— Что-то вроде этого, роднуша вы мой. Это был душевно тонкий человек и не профан в наших делах. Когда он взялся за Проскурину, я, грешным делом, подумал, что тут типичный провинциальный адюльтерчик. Богатенький дружок оплачивает свою пассию. Я видел Нателлу в ее шлягере. Кошмар! Пьеска Казимира Щербатого, родненькие мои, это мрак. Но и Нателла там мне не показалась.

Глеб просиял. Он сам был в ужасе от постановки, на которую попал, выслеживая Зойку Куропаткину. И теперь обрадовался, что мнение профессионала и его сходятся.

— Ну вот что, родные мои, меня удивило, он не сразу решился финансировать постановку, — продолжал Тулевич. — Грузин отсидел все спектакли, где была занята Проскурина, и только после этого принял решение. У нас состоялся очень серьезный разговор. Он произошел сразу после того, как Анвар закончил изучать Проскурину на сцене. Я был поражен! — Тулевич замолчал и снова задумался. Петр Григорьевич видел, что режиссер мысленно восстанавливает свою встречу с Анваром.