Постепенно его состояние стало улучшаться. К полудню пульс и давление приблизились к норме. Позднее, зайдя перевернуть Техого, я обнаружил, что он сам изменил позу. Совсем ненамного — чуть-чуть пошевелил руками и ступнями, но то был бесспорный признак возвращения к жизни.
Да, он зашевелился. Подергивались мускулы, по телу пробегала дрожь. К вечеру он начал корчиться и жестикулировать, не приходя в сознание.
Чтобы он не оборвал трубки, я нарезал фланелевую тряпку полосками и привязал его к кровати. Эти путы на его ногах и свободной руке казались злой пародией на реальные наручники. Он был одновременно пациентом и пленником, точно так же как я — его врачом и виновником его бед.
Совесть, совесть… Мне не сиделось на месте. Я мерил шагами коридор. Иногда в палату Техого заглядывали и другие врачи. Доктор Нгема, Сантандеры, все взволнованные, напуганные. Но их тревога была вызвана недоумением; я же все понимал слишком хорошо.
Не заходил только Лоуренс. Я ждал его весь день — хотя бы потому, что врачебный долг был для него вроде бессознательного желания творить добро. Но он появился лишь вечером, к началу своего дежурства. Сказал, что сидел в нашей комнате — составлял план работы мобильной поликлиники.
О выезде поликлиники я напрочь забыл. Но, предположил я, в этих обстоятельствах его наверняка отменят.
— Нет-нет, — горячо возразил Лоуренс. — Я говорил сегодня с доктором Нгемой. Она сказала, что все остается в силе.
— Но как же Техого?
— Ну-у… конечно, дело серьезное… Но, Фрэнк, жизнь продолжается. Не мне вам об этом напоминать.
И я осознал, что в нашей больнице впервые появился пациент, на которого Лоуренсу плевать. Конечно, Лоуренс был расстроен и потрясен случившимся, но госпитализация Техого была для него лишь помехой, ведь срывался его собственный, куда более масштабный замысел.
К чему мы пришли? Привычный мир перевернулся вверх тормашками. Фельдшер стал пациентом. Самоотверженный, добросердечный молодой врач думает только о себе, а я, нигилист и скептик, готов был бы молиться, если бы надеялся, что это поможет.
Возможно, из этого следует какая-то мораль. Но какая?
Я нервно слонялся по ординаторской, хотя время моего дежурства истекло, а тело сковывала усталость.
— Идите-ка поспите, — сказал наконец Лоуренс. — Вид у вас измученный.
— Скоро пойду. Вот еще подожду немного.
— Чего вы ждете?
— Сам не знаю.
Он окинул меня испытующим взглядом.
— Я думал, Техого вам несимпатичен, — заметил он.
— Да, несимпатичен. Но я не желаю ему смерти.
— Помните, что вы мне однажды сказали? «В медицине нет места символам».
— А это тут при чем? Для меня Техого не символ.
— Вы уверены?
Утром Техого очнулся. Остановил на мне взгляд. Глаза холодные, влажно блестящие, немигающие. Я увидел в них свое отражение — две фигурки. Тут Техого уставился на пол.
В тот день должна была дежурить Клаудия Сантандер, но я вызвался ее подменить. Она растерялась.
— Нет, нет, — твердила она. — Завтра поликлиника. Не хочу работать завтра.
— Никто вас не обязывает. Я не меняюсь с вами дежурством. Просто хочу поработать сегодня, никакого обмена, никаких обязательств.
Она так ничего и не поняла, но в итоге смирилась. Итак, весь следующий день я опять ухаживал за Техого. Пришла доктор Нгема, отключила аппарат искусственного дыхания, убрала капельницу. Симптомы быстрого выздоровления были налицо. Но пулю все равно следовало извлечь.
— Подождем день-два и сделаем операцию, — сказала доктор Нгема. — Пусть его состояние стабилизируется. Как по-вашему, Фрэнк?
— Я считаю, что его следует отвезти в ту больницу.
— Но, я уверена, мы сможем решить его проблему здесь… Ему уже гораздо лучше.
Ей требовалось, чтобы я одобрил ее план; но я не хотел, чтобы Техого оставался здесь. Чем дальше он окажется, тем лучше. Иначе они не смогут за ним приехать.
— Я настаиваю на своем мнении, — сказал я. — Давайте я его отвезу.
— Что ж… Хорошо, — произнесла она, растерянно моргая. — Но сейчас он слишком слаб.
— Тогда завтра. Займусь этим с самого утра.
— Завтра мы выезжаем с поликлиникой.
— Неужели вы не отменили выезд? — воскликнул я. — Не разумнее ли его отложить? В теперешних обстоятельствах…
— О нет. Нет, Фрэнк, это невозможно, — печально произнесла она. — Для нас это слишком важно, министр рассчитывает… Нет, отменять уже поздно.
— Ладно, я участвовать не буду, — зло сказал я. — Я его повезу.
Это не было просьбой; она отлично поняла мою интонацию. И слишком удивилась, чтобы возражать.
Техого внимал нашей беседе, не вмешиваясь. Говорить он пока не мог из-за слабости и болей, но, когда доктор Нгема обращалась к нему, он кивал или качал головой. Да, ему удобно. Да, голова болит. Нет, судно ему не требуется.
— Попозже, когда он немного окрепнет, попытайтесь его разговорить, — сказала мне доктор Нгема. Точнее, прошептала на ухо в ординаторской. — Попытайтесь выяснить, что с ним такое стряслось.