— Андрей так с восемью классами и остался. Отец у нас в то время объекты по всей стране строил, мы его почти не видели. А Андрей за старшего в семье. Решил идти работать на завод. Дескать, хочу быть самостоятельным. Женился в восемнадцать лет, дети. Какая уж учеба! Хотя, скажу прямо, Андрей в нашей семье самый талантливый. Ты бы поглядел, как он по дереву режет. Это же произведения искусства. Если бы он по этой части пошел учиться, настоящим художником стал...
— А ты почему на вечернем? Тоже не хотела поначалу учиться?
— Ну, у меня особая история. Я два курса на дневном проучилась, вдруг мать серьезно заболела, слегла. Четверо мужиков (в это время отец уже демобилизовался) бесхозных, накормить их надо, обстирать... Я взяла академический отпуск, а потом, когда мать на поправку пошла, стала на заводе работать. Все-таки ближе к дому. Ну, и на вечерний перевелась...
— Так тяжелее же?
— А что делать? Своих в беде не бросишь.
— Значит, у вас вся династия на заводе работает? — сказал Роман.
— Династия? — недоверчиво повторила Лада. — Уж больно слово штампованное. Не вздумай про нас написать.
Она шутливо погрозила ему пальцем.
— А в общем-то на заводе семь Крутовых работает, — добавила Лада, — если с невестками считать. Валя-старшая — контролер ОТК, Валя-младшая — технолог. И Володька после десятилетки успел год сборщиком в бригаде Андрея проработать...
Вершиной газетного искусства Василий Федорович считал статьи на моральные темы. Он сам иногда, по собственному выражению, «встряхивал стариной» и писал большие статьи, бичующие мещанство, стяжательство, вещизм. Подписывался он, как и тридцать лет назад, — «В. Зоркий».
Неожиданно и Роман дебютировал в качестве «моралиста», хотя Василий Федорович и думать об этом не хотел. Произошло это случайно. Роман как-то задержался в штамповочном цехе на комсомольском собрании. Они выходили из красного уголка вместе с Аркадием Петровым, когда к ним подошла, точнее, подплыла грузная женщина в синем халате. Окинув Романа ловким взглядом, она сказала, поджав губы:
— Сумлеваюсь я что-то. Но Кланька сказала, что вы будто бы из газеты.
— Да.
— Такой молоденький! Ну надо же.
Женщина неожиданно начала всхлипывать, аккуратно вытирая глаза уголком синего платочка, Аркадий поморщился, не без сочувствия взглянул на Романа и сказал:
— Я пошел. Мне еще в комитет зайти надо.
Женщина поглядела ему вслед осуждающе:
— Вот видите. Никто не хочет разбираться. Чуть что, и в сторону! А почему?! Потому что у ей зять какую-то важную шишку в городе возит. Боятся!
Она снова взревнула, уже почти в полный голос.
— Успокойтесь, пожалуйста! — сказал растерянно Роман.
Женщина замотала наклоненной головой.
— И никто помочь не хочет. Вот смена давно кончилась, все домой, а я все тяну, не иду. Потому как — придешь, сразу скандал. С кухни мой стол выбросила. В туалете, когда я там, свет гаснет. Фулиганит по-всякому. Давеча ни за что ни про что меня ленивкой по ноге огрела. Синячище во всю ногу.
Женщина попыталась приподнять юбку, но Роман в ужасе закричал:
— Не надо. Верю я, верю! Давайте расскажите все по порядку...
Они прошли в сквер перед проходными, сели на лавочку, и женщина поведала душераздирающую историю квартирной склоки. Хамы... Их Роман люто ненавидел с детства. Сам видел, сколько претерпела его тихая мать от соседей, пока им не дали отдельную квартиру.
Он живо представил, как эта пожилая женщина, труженица, робко заходит в свою квартиру и сразу слышит угрожающие выкрики. Забившись в угол в своей комнате, она с трудом глотает холодный ужин, кропя его тихими, но обильными слезами.
Статья называлась «Изверги».
— Не очень сильно, а? — спросил Василий Федорович.
— Это еще слабо! — возбужденно ответил Роман. — Вы знаете, как они издеваются!
— Но ты же только с ее слов судишь!
— Я и в квартире был, пытался с ними разговаривать.
— Ну и что?
— Только отмахиваются. Ведь в чем их подлость заключается — они скандалят, когда никого нет. А при свидетелях сразу паиньками становятся.
— Странно, — протянул Василий Федорович. — Я ведь соседа этой женщины знаю. Вроде такой тихий... Впрочем, наверное, жена верховодит?
— Точно! Такая ведьма! — подтвердил Роман.
Статья вызвала большой резонанс в коллективе. Все гневно осуждали скандальных соседей. Вечером в редакцию заглянула героиня статьи. Деловито окинула комнату взглядом и, убедившись, что никого нет, села подле стола.
— Ну как? Думаете, подействует? — радостно сказал Роман.
— Спасибо, милок.
— Я думаю, они прочувствуют.
— Навряд.
Женщина оглянулась, покопалась в объемной сумке и выложила на стол плоский сверток.
— Что это?
Женщина хихикнула.
— Коньячок. Выпьешь за мое здоровье.
— Да вы что! Я не пью. И вообще не надо этого!
Роман мучительно покраснел.
— Заберите!
Женщина неожиданно легко при своей полноте вскочила и поплыла из комнаты. Роман еще раз крикнул:
— Заберите, или выкину!
— Обидишь! — слегка застряв в дверях, ответила женщина и исчезла.
Непередаваемо гадливое чувство охватило Романа. Боже, какой стыд. Ему дают взятку. За что? Ведь он только защитил обиженную. Неужели обязательно надо было дарить этот коньяк?