Добрые времена

— Не только. Главное, на мой взгляд, для газетчика, а уж для писателя тем более, конкретное знание жизни. Работая в многотиражке, ты являешься членом большого трудового коллектива, такого вот завода, как наш, или строительного треста, или большого совхоза.

Роман поднялся, заходил по комнате. Видно, что и его разговор задел за живое. В поношенных спортивных брюках, ставших ему короткими, в красной футболке, с взъерошенными волосами, он сейчас мало походил на журналиста. По друзья слушали его без улыбки, понимая, что говорит он искренне.

— Может быть, лет через пять я и попытаюсь перейти в центральную газету, по не раньше. Пока как следует не узнаю жизнь. Конечно, было бы еще лучше... — Роман замялся.

— Что лучше? — переспросил Аркадий.

— Было бы еще лучше слесарем или сборщиком года два поработать.

— Ну и что тебе мешает? — иронически улыбнулся Аркадий.

— Полное техническое невежество и руки-крюки, — развел руками Роман. — У меня же родители учителя. Интеллигенция. Сами ни гвоздя забить, ни электричество провести не в состоянии. Так что я могу только наблюдать производственную жизнь, а вот испытать ее на собственном хребте, увы, не дано...

— Значит, пять лет срок себе определил? — задумчиво сказал Аркадий, глядя в окно на серый ненастный вечер.

— Думаю, что не меньше.

— Ну, не знаю, — покачал головой Петров. — Чего уж хорошего на нашем заводе? Гарь нюхать! Ты-то на заводе всего второй месяц, а я в цехе технологом полтора года вкалываю, сыт по горло... Я бы перешел, не задумываясь, на какое-нибудь другое место.

— Какое, например?

— В какую-нибудь научную контору. Чтоб защититься.

— От чего защититься? — усмехнулся Роман.

— Эх ты, тундра! Диссертацию.

— И какие научные проблемы тебя волнуют? — спросил Немов.

— Какая разница! — отмахнулся Аркадий. — Я интересовался. Мне сказали, что главное — тему найти. Чтоб она диссертабельная была.

— И зачем тебе это, если никакие научные проблемы не тревожат твой молодой ум? — засмеялся Роман.

— И ты еще спрашиваешь? — Аркадий воззрился на Бессонова, будто тот, по крайней мере, инопланетянин. — Во-первых, зарплата приличная, во-вторых, отпуск два месяца, а в-третьих, никакой конкретной ответственности. Читай себе лекции и денежки считай. Научные работники поэтому у нас самые долгожители. А журналисты, между прочим, на первом месте среди инфарктников. Так что подумай, товарищ Бессонов, правильный ли сделал выбор...

— Правильный, — процедил Роман. — Во всяком случае, карьеристом не буду...

— А я что, карьерист? — взорвался Аркадий. — Но думать о деловой карьере надо. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.

— Так ты не о деловой карьере думаешь, а о теплом местечке в жизни.

— Ну и что тут плохого? Все об этом мечтают. Только, может, откровенно не говорят.

— Знаешь, не меряй всех по себе, — брезгливо заметил молчавший до этого Немов.

— Белоручки вы и чистоплюи! — махнул рукой Аркадий. — И вообще я пошел спать.

— Во фрукт! — хмыкнул Евгений, когда Петров демонстративно хлопнул дверью. — Как это его комсоргом в цехе избрали? Неужели ребята не раскусили?

— Я думаю, что он больше на себя напускает, — возразил Роман. — Просто бравада. Парень он, по-моему, неплохой. Искренний. Действительно, если разобраться, далеко не каждый у нас говорит то, что думает...

— По мы ведь с тобой не такие? — вопросительно поглядел Роману в глаза Евгений.

— Не такие! — усмехнулся Роман. — Мы еще поборемся...

* * *

Лада и Роман становились все более неразлучными. Благодаря настойчивой целеустремленности Лады они часто ездили в театр, благо Москва близко. За каких-то два месяца они посмотрели столько спектаклей, сколько Роман не видел за годы учебы в институте. Далеко не все ему нравилось, он ворчал, но послушно ходил.

В будние дни Роман встречал Ладу возле школы, где проходили занятия вечернего отделения института. Она заканчивала шестой курс, в декабре — последняя сессия, а там — защита диплома... Роману нравились эти вечерние бдения. Пока шли занятия в институте, он обычно сидел в редакции, за уютной настольной лампой, и писал. В эти часы думалось как-то хорошо и просторно. Писал он и для своей газеты, и для молодежного сатирического радиожурнала, редактором которого его назначили. Лада была главным поставщиком материала, а он сочинял скотчи и юморески.

Вот и сегодня, беззвучно шевеля губами, Роман быстро чиркал пером по бумаге: «В редакцию молодежной радиогазеты поступают сигналы о том, что многие комсомольские активисты перегружены огромным количеством поручений».

Он вспомнил рассказ Лады о бесконечных вызовах ее из КБ. «Вот про это мы напишем, — усмехнулся про себя. — Только, чтобы не обиделась, из нее сделаем парня. И назовем его, скажем, Геной, как Любимова».

Роман вдруг вспомнил о времени. Быстро глянул на часы — опаздывает. Схватив шапку в охапку, опрометью кинулся к проходным. Лада терпеливо ждала его во дворе школы.

— Извини, сочинял, забыл про время, — смущенно сказал он.

— Эх ты, мой писатель, — сказала ласково Лада и взяла его под руку.