Он наконец бросил ей кусочек взгляда.
– Ну вот, всегда у вас, оглоедов, папа на последнем месте!
Она улыбаясь смотрела на его весёлое лицо. Подняла ноги на сиденье и развернулась к нему. Наверное, десять тысяч километров они так проехали.
– Меня бесит, что ты ничего мне не говоришь, – наконец сказал он. – Молчишь, молчишь… А я так редко с тобой бываю…
Ей пришлось открыть рот, чтобы вздохнуть.
– Ничего, Дюня, скоро. Валька в школу пойдёт, спиногрыза в сад сдадим. Я на работу пойду – полегче будет. Вечером будем играть в карты. Будем ездить с тобой снова… А хочешь, я с сентября пойду?
Но он опять ничего не ответил. В его глазах мерцали искорки дороги. Она смотрела на него не отрываясь.
Он ей не понравился с первого взгляда. Был какой-то дикий, природный, по сравнению с её друзьями, с которыми она, в основном для новых ощущений, изредка ходила в походы. Но на одной стоянке он заговорил. И она пропала в его голосе. Очнулась в волшебном мире студёной свободы, полустёртых временем тропинок, говорящих деревьев, ручных птиц и застывших в полёте водопадов. Хмурые горцы расцветали в улыбке от её доброго приветствия и откидывали полог, скрывавший очаг с вкуснейшим свежим шашлыком; забытая белая бабушка рассказывала ей, как одна девочка сбрасывала целый состав в реку; маленькая прибранная избушка ожидала её в самой глубине непроходимой тайги. Он стал её свежестью, её светом. Их называли «двойной человек». А им, кроме друг друга, ничего и не нужно было. Они не могли расстаться. И спали… Она вздрогнула… Спали всегда вдвоём, в одном горячем, сплавляющем их воедино спальнике.
Она села в кресле ровно. Посмотрела на стекло за окном. Руки прилегли на живот.
* * *
Конечно, это была глупость, но он ничего не мог поделать с походной привычкой. В один рюкзак забил и кровать (чуть не умер тащить эту тяжесть), и весь прочий скарб. Они с Веркой поместились с самого края, и ему пришлось прижать её к себе, чтобы смогли закрыться двери. Когда лифт с протяжным звоном открылся на девятом этаже, он с облегчением высвободился из этой неудобно застывшей позы.
Он полюбил её сразу так, что пришлось уйти на какое-то время от лагеря, чтобы вновь научиться смотреть без слёз. Уж очень гордой она была – рвущийся алый флаг посреди сухостойного безветрия. И её друзья, взмахивающие изящными руками, рассыпающие рифмованные фразы… Боль неизбежной потери подступала, стоило лишь поднять глаза. Они шли короткий – с двумя ночёвками. И на крайней, после ужина, что-то взорвалось: он ответил на её вопрос, потом ещё на один. Потом костёр стал затухать, друзья – расползаться по палаткам. А она смотрела на угольки, и он смотрел на угольки, и говорил, и чувствовал, что она видит его голос, что только он удерживает её, что больше ей ничего не нужно. Поэтому говорил, говорил, говорил… Потом они ходили всегда вместе. Даже за дровами и за водой. И спали вдвоём в их «семейном» спальнике, и он постоянно что-то шептал ей на ухо. А однажды какой-то из молоденьких спросил, подшучивая, как им удаётся спать вдвоём в одном спальнике. «А нам, в принципе, не удаётся», – ответила она хрипловатым голосом, толкая палочкой уголёк в костре.
Это был самый счастливый момент в его жизни.
Муж вытаскивал вещи, а она, замирая, пошла вперёд. Пятно двери приближалось, заполняя собой всё пространство. Она неосознанно надавила на ручку и потянула дверь на себя. Было закрыто. Вспомнила вдруг про ключ. Щёлкнула замком, снова бережно надавила на ручку и отступила на шаг. Дверь медленно отворилась. Пахнуло плотным духом обойного клея; на полу напротив окон валялись куски солнечного света; бетонное пространство звенело гулкой тишиной, приглушённо слышалась работа Андрея. Вера наполнила комнату и кухню гулом быстрых шагов, раскрыла окна пространству. Огляделась. В их новом обиталище было совсем пусто, ещё очень многое надо было покупать, а денег после кредитных выплат почти не оставалось.
Андрей заносил вещи в комнату, и она ушла на кухню, чтобы не мешать. Он переоделся и начал прикручивать плинтусы. Вера вошла с кружкой в руке и встала у входа, опёршись о стену.
– Хочешь чаю?
– Нет пока…
Она стояла, отпивая, смотрела на него. Квадратик солнца тёрся об её ноги. Решилась.
– Почему всё так как-то… У нас с тобой. А?
Он на секунду приостановился, сделал неопределённый жест. Ответил, не прекращая крутить:
– Ну я ж говорю: всё чудесно… Просто ты – нервная…
– Знаю, – выдохнула она. – А почему, а?
Он продолжал закручивать.
– А? – напомнила она.
– Может быть, тебе чего-то не хватает? Как желудку.
– Мне? – Она даже поперхнулась от радости.
– Ну да. – Он тоже засмеялся. – Когда желудку не хватает, он переживает.
– У нас же всё есть… Что ещё нужно?
– Не знаю… Что-то всегда нужно…
– Злишься на меня, что тогда не переехали?
– Куда? – спросил он удивлённо.
– Ну туда, на Эльбрус!
– Да нет, конечно… С чего ты… Я и забыл уж…