Добрые друзья

— Ну и ладно! — восклицает ее подруга. — Пойдемте, дамы, а господа пусть сидят, покуда их не выгонят. Так и вижу, как они будут тут чваниться и выставляться, «хо-хо-хо» да «хе-хе-хе» — вот ведь воображалы! Мужчины попросту смешны, — подытоживает она и вздергивает подбородок.

— Чем тверже ты придерживаешься такого мнения, милочка, — говорит ей миссис Джо, — тем скорей добьешься успеха. — С этими словами почтенная дама поднимается и сообщает мужу, что ему надлежит выпить еще один стаканчик, не больше, и через полчаса пойти домой. Затем все четыре представительницы прекрасного пола отбывают.

А господа, рассевшись беззаботно и привольно, как всегда бывает после ухода дам, действительно начинают выставляться и тянуть «хо-хо-хо» и «хе-хе-хе». За этим занятием Иниго обнаруживает, что Джерри Джернингем, элегантный и неотразимый юноша с удивительным акцентом, беззаветно и почти героически преданный своему ненадежному ремеслу, твердо вознамерившийся стать гвоздем программы и либо вскорости увидеть свое имя на электрических вывесках, либо умереть, — невероятно славный человек. А мистеру Окройду открывается, что Джо, который сразу показался ему дельным малым, не только любит на досуге выкурить трубочку «Старого моряцкого» (и пропустить кружку пива, само собой), но и питает столь же сильную страсть к футболу (маленький Джордж, живущий в Денмарк-Хилле, вскоре проявит себя на этом поприще — к вящему удивлению родных). Джимми Нанн и Мортон Митчем обнаруживают, что оба помнят всех «профи», которые когда-либо стяжали лавры, выбыли из строя, подались в антрепренеры или открыли где-то неплохую пивную. Миссис Тидби появляется вновь, выражает надежду, что ее гости всем довольны, напоминает еще разок, что ее предупредили слишком поздно, и многозначительно смотрит на часы. Престарелый официант зевает, бесцельно двигает туда-сюда стаканы, а потом приносит на мокром подносике сдачу. При просьбе оставить ее себе он едва заметно улыбается и еще раз зевает. Гости выходят на безлюдную улицу и на минуту останавливаются, чтобы со смутной угасающей иронией взглянуть на полупрозрачные облака и мягкие звезды за ними.

— Тебе в мою сторону? Вот и славно. Спокойной ночи, мальчики. Спокойной ночи, старик. Бывайте!

Глава 2 Очень короткая и целиком посвященная репетициям

Следующие несколько дней Иниго, казалось, не сходил с импровизированной сцены концертного зала Роусли и без конца колотил по клавишам древнего «Бродвуда». Две клавиши, первая «соль» в дисканте и «ре» в басах, завели привычку застревать, и уже к концу первого дня Иниго так близко познакомился с этими нотами, что каждая зажила для него собственной жизнью, и он часами напролет спорил с двумя упрямыми желтыми человечками — Тидлибимом и Тудлибомом, как он их прозвал. Запястья и руки начали отваливаться примерно к полудню пятницы, а потом — хотя воскресенье был выходной — так болели, что в конце концов Иниго перестал обращать на это внимание. Что бы ни делали «Добрые друзья» — пели песенки, дуэты, трио или исполняли одиночные номера, — Иниго трудился не покладая рук. А когда они бросали петь и начинали танцевать, трудиться приходилось еще больше. Об отдыхе он мог только мечтать. Каждый артист труппы гордился своим обширным репертуаром, который назывался у них «багажом», и время от времени каждый хотел пройтись по нему с новым пианистом — вскоре Иниго становилось дурно при одном слове «багаж».

— Я и не догадывался, что на свете осталось столько грязных потрепанных нот, — пожаловался он мисс Трант, продираясь сквозь багаж мистера Нанна. Его ноты были самыми грязными, старыми и потрепанными из всех. Большая часть его песен сообщала публике, что их исполнитель — полисмен («Я по улице хожу и порядок сторожу. Ведь я — полисмен — пум — да, я — полисмен!»), почтальон, официант или еще какой-нибудь забавный общественный персонаж. Многие из них были написаны от руки, да еще с карандашными пометками вроде «Здесь пауза, топаю ногами». К счастью, для Джимми музыка не имела большого значения: слух и голос у него отсутствовали. Он останавливал Иниго в самых неожиданных местах и делился с публикой воспоминаниями о злом отце или в мельчайших маловероятных подробностях описывал день своей свадьбы. В самом деле, связь между его пением и музыкой была столь неуловима, что он успел пропеть все слова полицейского под аккомпанемент, предназначенный для почтальона, пока они с Иниго заметили ошибку.

— Приходится петь старье, мальчик мой, — сказал Джимми, осторожно убирая с пюпитра рассыпающиеся на части нотные листы. — Нынче толковых шуточных песен не пишут, поверь моему слову.

Иниго был готов согласиться, что эти шедевры написаны давным-давно. Он только надеялся, что успеет вызубрить их наизусть, пока ноты не рассыплются в прах.