Добровольцы

При мертвом молчании нескольких тысяч человек генерал говорит краткую, но, как всегда, сильную речь. Просит войска дать ему возможность при переговорах с союзниками опираться на Армию, как на действительно организованную и дисциплинированную силу. Затем громкое «ура» в честь Франции, и Врангель уходит в палатку на совещание. Вечером стало известно, что желающие смогут уйти и что будет платиться жалованье, но сколько – неизвестно. Настроение сразу прояснилось.

20 декабря. Первоначальные сведения оказались неточными. Всех желающих не отпустят. Можно будет уйти, только пройдя через медицинскую комиссию (пр. № 6). Из наших офицеров (не считая парковых) собирается перейти на беженское положение очень немного. По-моему, менять плохое положение на еще худшее нет никакого смысла.

Если комиссия будет пропускать всех желающих, то в пехоте никого не останется. Как всегда, бестактное пехотное начальство устроило из офицерских частей какой-то дисциплинарный батальон[46]. В результате в офицерском батальоне записались все, кроме командиров рот.

21 декабря. Усиленно занимаюсь французским языком со всеми желающими. Думаю, что впоследствии мне удастся сделать часть своих уроков платными и тогда я заживу прилично. Пока что сильно устаю и голодаю больше, чем те, которые языков не знают (мне нечего продавать – все вещи погибли).

24 декабря. Сегодня вечером управление дивизиона согласилось, чтобы я давал им уроки за плату (пока что 1 драхму за час). Хотя маленькое, но все-таки улучшение – можно будет хоть хлеба прикупать. Надо будет постепенно и другие группы сделать платными.

25 декабря. Рождество по новому стилю, но праздновать будем по старому. Мокро и холодно. В палатке, кроме того, страшно сыро, а я, к тому же, из-за отсутствия подметок уже простудился. Палатка наша теперь имеет очень уютный вид. Места отдельных компаний оплетены плетнями и обсажены вечнозелеными деревцами. С большим трудом начинают строить печку – кирпичи приходится носить на себе из города.

На знаменитую комиссию по освобождению записались почти все офицеры пехоты[47].

В нашей батарее записалась половина состава (преимущественно солдаты). Комиссия пропускает теперь не более 50 %. Таким образом, Армию, очевидно, решено не распускать.

27 декабря. Однообразно течет наша жизнь, но у меня лично времени скучать совсем нет. Занимаюсь с двумя офицерскими и одной солдатской группой нашей батареи и с управлением дивизиона. Приходится, кроме того, подготовляться к урокам, так как многое вылетело из головы. Благодаря двум драхмам в день удается немного подкармливаться, и голода я уже не чувствую. Если удастся еще получить урок в штабе полка, будет совсем хорошо. Солдат (главным образом добровольцев) обучаю, конечно, бесплатно. Сегодня был ясный, совсем теплый день и мы занимались, сидя на солнышке. Бедные последние добровольцы – оборванные, грязные и изверившиеся во всем…

28 декабря. Сегодня начинаются комиссии по освидетельствованию. Наша батарея, кажется, больше остальных не хочет воевать – записалось 92 человека из общего числа 250, желающих уйти в четырехбатарейном дивизионе. Причина, вероятно, в том, что у нас каждому предоставлялась полная свобода действий. Офицеры первой батареи, наоборот, уверили своих вольноопределяющихся в том, что «уход из Армии в данное время есть дезертирство».

1921 год

1 января. Новый год. Настроение совершенно не праздничное. Вчера отслужили молебен. В управлении дивизиона был ужин, но только для своих. Одно хорошо – погода нас балует последние дни. Море не шелохнется. Солнце, особенно за ветром, греет так, что кузнечики проснулись и стрекочут, как летом.

По горам ходить в шинели совершенно невозможно. Наверное, будет еще и холодно, но пока вспоминаешь Пушкина:

Но наше северное лето
Карикатура южных зим…

Если искать известного символизма, то этот год должен пройти так же тихо, как его первый день. Прошлый Новый год я встретил в Новороссийске. Сидел без копейки денег и голодал. За несколько часов до полуночи разразилась сильнейшая гроза, и весь 1920 год был полон потрясений. Хотелось бы в 1921 не бывать так часто в соседстве со смертью. Иначе ее уже не миновать.

7 января (25 декабря ст. ст.). Ничего не записал за эту неделю. Отчасти потому, что поленился, отчасти за отсутствием внешних событий. По-прежнему занимаюсь французским языком. Через день профессор Даватц[48] ходит к нам и читает введение в анализ. Высшую математику прохожу с интересом, но голова из-за отвычки работает с трудом.

В общем, я все же очень доволен, что она занята и нет времени особенно думать о будущем. Некоторые из-за этих дум совсем падают духом и только мешают своим нытьем другим.