Добровольцем в штрафбат. Бесова душа

Он нашел Федора много позже, в кузове все той же полковой полуторки. Федор валялся вдрызг пьяный, и уже ничего на этот день для него не существовало. Вася Ломов прикрыл его плащ-палаткой, приписал ему «лихоманку от дурного немецкого климату» и не допустил до него командирского ока.

Вскоре рота Шумилова получила приказ штаба двигаться дальше. Следом поджимали артиллерийская часть и подразделения танкового корпуса. Все смешалось на дороге. Одни догоняли, другие обгоняли. Деваха-ефрейторша, выставленная регулировщиком на центральном перекрестке, знай махала красным флажком.

Мирных немцев Федор больше не трогал. Лишь однажды еще поимел касательство, но безобидное — без капли крови. Блондинка фрау в кружевном переднике, точно зазывная кукла-манекенка в витрине, стояла за огромным окном гаштета, держала высокую кружку пива с венчиком пены и жестами приглашала: «Das Bier fom Fas! Trinken Sie bitte!» Она улыбалась задабривающей улыбкой, которую клеили на свои лица многие торговые бюргеры в городах, оккупированных советскими войсками. Федор посмотрел на «пивную» куклу, и в нем вихрем взнялась ненависть. Он сдернул с плеча автомат и с размаху саданул прикладом по витражу: «Залейся своим пивом, лярва!» На этом всплеск бешенства погасился. Впоследствии он брезговал услугой льстивых торговых немцев, и даже чистота их заведений его отвращала. Продажную распутную бабу в какие шелка ни обряди, все равно шлюха, и даже из ее только что мытых рук еду брать противно. Федор подчас гнушался немецкой жратвой, сладостями и вражьим шнапсом.

После сообщения из материного письма о смерти Таньки какая-то глубокая, непреходящая смурь поглотила его. Он теперь не многословил. Никто в кругу солдат уже не слыхал, как он с простоватой вятской иронией выпытывает у собеседника что-нибудь смехотворное, чтобы позабавить себя и других. Он даже выпивал молча. Он, казалось, очень устал и состарился на войне. Только неизбежные бои взвинчивали в нем мстительный азарт, и он забывал обо всем на свете, не жалея пуль.

Впереди оставался последний гитлеровский оплот — Берлин.

5

Спустя многие годы после Берлинской операции военный историк Шумилов, полемизируя в одной из статей с оппонентами, напишет следующее:

«Штурмовать Берлин было не только необходимо, но и неизбежно.

Кабинетные аналитики могут рассуждать, что Берлин в то время стоило бы держать в изнурительной осаде, что столица рейха пала бы сама по себе, — тем самым десятки тысяч советских солдат не полегли бы на подступах к Тиргартен. Эти досужие тактики отбросили в своих теориях сотни тогдашних обстоятельств, выдвинув на первый план либо личностные качества Сталина и руководителей Ставки, либо объясняя все с точки зрения гуманистических принципов, вполне справедливых для мирного периода и абсолютно непригодных, в разгар жесточайших военных баталий.

Упущенным оказался даже тот факт, что изуверская фигура Гитлера почти до последнего часа Берлинской битвы оставалась действующей, оболванивающей и гнусно предающей немецкую нацию. Предъявляя самые высокие требования к советскому руководству, философствующие умники пасуют перед руководством Германии. Призывая к „разумности“ Сталина, они даже не пытаются призвать к разумности и досрочной капитуляции коричневых идолов. С них нет никакого спроса. Зато величайшему спросу подвергнут Сталин и даже Жуков. Первый якобы в очередной раз проявил свою беспощадность к народу, а второй — свою скоропалительность и честолюбие.

Забытым оказалось даже самое важное: война началась не под Берлином, не с Берлинской операции, которую теперь дотошно разглядывают под лупой, выискивая промашки Сталина и военачальников, а много раньше. Она началась под Брестом, Киевом и Минском. Она продолжилась под Москвой, Сталинградом и Курском… под Ленинградом, Одессой, под Будапештом и Веной… Берлин лишь последовательное звено в длинной четырехлетней кровопролитной цепи. Никакой „здравый“ расчет, никакой „осадный“ характер наступления на Берлин не мог не только подойти по ходу этой длинной цепи, но и показался бы изменой, поражением, „примирением“ с фашизмом.

Зверя нельзя одолеть по человеческим правилам. Весь философствующий ум мгновенно пропадает, когда на хозяина этого ума набрасывается волк и цапает его за ляжку… Железная воля Сталина и талант Жукова были востребованы самой сутью войны. Сперва укротить зверя любой ценой, а потом удавить его окончательно. Странно было бы укрощать зверя по „звериным, кровавым“ правилам, а добивать в белых перчатках. Такое можно вообразить, даже теоретически обосновать, но никогда не исполнить.