ДОБРОТОЛЮБИЕ

32) Четыре вида духовной нищеты показали мы немного выше, — в мудровании, в содержании тела, в житейском состоянии, в искушениях, со вне находящих. Но никто из вас, слыша, как они раздельно излагаются, не предполагай, что они и в действительности разделены бывают: ибо они обыкновенно все вместе проявляются; почему все заключены и в блаженстве одном, которое дивно вместе показывает и то, где их как бы корень и источник, именно в нашем духе. Ибо он, приемля в недро свое благодать Евангелия, как сказано, дает из себя источник нищеты, напояющий все лице земли нашей, т. е. нашего внешняго человека, и соделовает его раем добродетелей.

33) От каждаго из сих четырех видов нищеты рождается свой особый плач, с соответствующим тому и утешением. От нищеты в содержании тела со смирением, — которую составляет алчба, жажда, бдение и всякое вообще лишение и умерщвление плоти, и сверх того строгое хранение чувств, — рождается не только плач (жалость, скорбение), но и слезы. Ибо как нечувствие, огрубение и ожесточение сердца рождаются обыкновенно от упитания и всем довольствования тела, так от воздержания и скудной диэты — сокрушение сердца и умиление, коими уничтожается всякая горечь при телесных лишениях и доставляется тихая сладость жизни с ними. — Без сокрушения сердца невозможно, говорят, избавиться от чувств греховных; сердце же приводит в сокрушение троякое воздержание — в сне, в пище и в телесном покое. Душа, освободившись чрез телесное сокрушение от таких чувств и от горечи их, восприемлет вместо их духовную отраду. И это есть то утешение, ради коего Господь, духовную нам устроивший лествицу, говорит: «жажда и бдение сокрушают сердце; при сокрушенном же сердце исторгаются слезы. Испытавший сие, возсмеется о сем, блаженным т. е. смехом (Лк. 6, 21), утешившись, как обетовал Господь (Леств. сл. 6, 13). Так от боголюбезной телесной нищеты рождается плач, блаженно утешающий стяжавших его. А от самоуничижившагося мудрования и божественнаго в глубине души смирения — как?»

34) Со смирение души всегда сопребывает самоуничижение; а оно в начале в сильнейшее напряжение приводится страхом мук вечных, пред очи представляя страшнейшее оное в одном мучилище сопребывание со врагами, и к сему прибавляя еще страх и от помышления о том, что муки те неизреченны, что нет слов для выражения их; а нескончаемость их какого еще наддает ужаса! — Жар, холод, тма, огнь, узы, страшилища, червей неусыпающих грызение — воедино собираются в оном наказании. Но и этим всем еще не представляется весь тогдашний ужас, как он есть, судя по сказанному о противоположном состоянии: и на сердце человеку не взыдоша (1 Кор. 2, 9). И как безполезен, как безотраден будет тот, конца не имеющий плач! Здесь в тех, кои в Бога согрешают, приходит в движение от сознания своих прегрешений плач, смягчаемый надеждою помилования. Там же в обличенных и осужденных, при отъятии всякой благой надежды и при отчаянии во спасение, невольное обличение и грызение совести плачем будет безмерно увеличивать надлежащую муку. И сей час плач, и всегда плач, и сие сознание непрестаемости его новый рождает плач! Также и тма на тму будет, и жжение на жжение без малейшей прохлады. И все объемлет безконечная бездна отчаяния.

35) Ныне же здесь плач драгоценен. Ибо внемлет ему Бог, даже до нас низшедший присещением своим, и плачущим давший обетование утешения, так как Сам есть и именуется Утешителем. Видел ты теперь плач, который от смирившейся души исходит и с собою утешение приносит? Впрочем самоуничижение и одно само по себе, как некое мысленное точило для умовой части души, тяжело гнетет и сокрушает, и спасительное выжимает вино, веселящее сердце человека, внутренняго нашего человека. Вино же сие есть сокрушенное умиление, которое плачем сокрушает страсти, и душу исполняет блаженной радости, избавив от сей лютой тяготы. Почему блажени плачущии, яко те утешатся.